Факелы на зиккуратах (СИ)

Кроме Содегберга о прошении Фабиана знал еще один человек, и не просто знал, а активно, деятельно, настоятельно выказывал свое мнение по этому поводу. Второй Консул узнал об этом, когда Альбрих изъявил желание заглянуть к нему в гости. Это желание было неожиданным, крайне непривычным. Альбрих был дружелюбен с остальными ровно настолько, насколько позволяло ему его недоверие. С другой стороны, и Велойч знал это очень хорошо, мадам первая не могла похвастаться и этим. Она была хороша, когда нужно было организовать для первого бал, прием, вечеринку, сопровождать его же на разных мероприятиях, а еще – когда он сражался за право быть первым, когда проводил свою кампанию по выдвижению себя в лидеры. Она была эффективна, изобретательна, наслаждалась ослепляющим светом юпитеров, даже жесточайшими требованиями, которые предъявляли ей все кругом, в том числе и сам Альбрих. Взамен у нее был почти ничем не ограничиваемый бюджет, почти ничем не ограничиваемое уважение публики и зависть близ стоящих. Альбрих на ее тщеславие смотрел снисходительно, тем более что оно не мешало ей быть полезной ему. Но тому же Велойчу, да что там, Содегбергу Альбрих доверял куда больше и относился к ним куда теплей. Что никак не объясняло внезапной жажды первого лицезреть Велойча в неформальной обстановке. Уж чего-чего, а нежных чувств они друг к другу не испытывали. Сотрудничали, куда без этого, даже Альбриху были нужны соратники, но Велойч по злому ли умыслу, из вредности или из банального самолюбия предпочитал не вовлекать первого ни в один из своих проектов: научен был на горьком опыте других людей, что если Первый Консул брал под свое кураторство проект, который с большой долей вероятности оказывался успешным, и как только его успешность подтверждалась, очень ловко и почти незаметно для посторонних его единовластным руководителем оказывался Первый Консул.

За полчаса до встречи Велойч перебирал снова и снова все возможные проекты, в которые хотел запустить руки первый, и ничего не приходило на ум. Велойч занимался, частью вынужденно, частью из-за собственных убеждений, долгосрочными проектами, которые едва ли через два поколения должны были окупиться, если вообще когда-нибудь оказывались рентабельными. Они того стоили: международный престиж, чуть ли не исключительный доступ Консульской Республики к недрам океана, чуть ли не в монополии Республики оказывающиеся проекты на околоземной орбите, и при этом постоянная необходимость доказывать всем и вся, что оно того стоит. Ничего из этого не могло заинтересовать Альбриха до такой степени, что тот добровольно унизился бы до неформального общения со своим первым соперником.

Велойч не понимал, что от него нужно первому, и по истечении первых сорока минут разговора. И только когда Альбрих поинтересовался как бы невзначай, считает ли Эрик программу по предоставлению рабочих часов практикантам успешной, он понял, что первый делает у него в гостях; более того, он понял, и каких усилий стоило первому не вгрызться ему в глотку прямо с порога с требованием отдать практиканта. Не какого-нибудь абстрактного, а того, которому были не против покровительствовать Армушат с Оппенгеймом, которого сам Велойч был не против заполучить в сотрудники, и особенно теперь, когда к характеристикам преподавателей школы юнкеров – сомнительной ценности документам, надо сказать – добавились отзывы преподавателей Академии. Следующие полтора часа первый и второй сражались за Фабиана: первый – чтобы заполучить его, второй – чтобы отстоять свое, и просто из вредности. Они вынуждены были прибегнуть к компромиссу. По три недели. Ни один не был доволен. Но Велойч в недоумении глядел на дверь, которую первый закрыл за собой так, что лучше бы хлопнул ею со всей дури, и его рука тянулась запустить чем-нибудь все по той же многострадальной двери, и при этом ухмылка упрямо забиралась на лицо: первый получил очень чувствительный щелчок по носу. Первый же стремительно шагал к выходу, кляня паскуду Велойча на чем свет стоит, кляня себя за потакание своей слабости, кляня Равенсбурга, возжелавшего практики не у него, кляня время, не желавшее изогнуться лентой и поднести ему прямо к носу ту петлю, на которой будет стоять Равенсбург, и все надо будет начинать даже не с той точки, на которой они расстались, верней на которой Равенсбург ловко ускользнул из его сетей.

Содегберг на осторожно высказанное недоумение Велойча по поводу забавной активности первого ответил не сразу. Огляделся, провел языком по зубам, наконец перевел глаза на Велойча.

– Первого легко понять. Достойные практиканты, из которых можно вырастить преемников, сейчас такая редкость. Насколько я могу оценивать современную молодежь, это либо бесхребетные амебы, либо самовлюбленные недоумки. У Равенсбурга есть хребет и есть мозги. А еще у него есть самолюбие, дражайший Эрик, – неторопливо ответил он. Велойч ощущал его странную осторожность, осторожность опытного сапера, идущего по минному полю, видящего все мины и все равно обливающегося потом, выискивая незамеченную.