Факелы на зиккуратах (СИ)

– Ты становишься моим талисманом, Равенсбург, – неожиданно сказал первый.

Фабиан недоуменно посмотрел на него.

– Простите? – холодно произнс он.

– Прощаю. – Первый поднял на него глаза. – Помнишь тех идиотов? Я помню. – Он перевел взгляд на Тимбала, затем на членов магистрата, прилетевших с ним. – Я готовился к неделям кровавой грызни, а получил соглашение на условиях центра за жалкие пару дней. Эти идиоты тоже начинали так здорово, и посторонним было страшно-страшно, особенно этим толстобрюхам из магистрата. А оказывается, что мы их доломаем к завтрашнему вечеру. Ты оказываешь на меня отличное воздействие, государственный сиротка.

Первый закинул голову и, прищурившись, посмотрел на Фабиана.

– Несмотря на своеобразные методы воодушевления, – ехидно добавил первый.

– Обращайтесь, господин Первый Консул, – скупо улыбнулся Фабиан и отвернулся.

Первый угрожающе засопел.

– Поговори мне, щенок, – процедил он. Фабиан хмыкнул, негромко, но очень отчетливо. Первый поставил стакан на стол и резко встал. Он бросил Фабиану: – Свяжись с Эрастом. Сводку по делопроизводству мне на стол к ужину.

– Под каким соусом?

Первый развернулся, склонил голову, улыбнулся так любезно, как получается только у тигровых акул. По коже Фабиана пробежали мурашки, и отчего-то это было так возбуждающе, так приятно.

– Господин Первый Консул, – вежливо добавил Фабиан, глядя прямо ему в глаза.

Альбрих неожиданно отказался злиться. Он ухмыльнулся и подмигнул. У Фабиана непроизвольно сжались кулаки; его обдало жаром, и он уже который раз за эту идиотскую практику и особенно за эту идиотскую командировку почувствовал яростное возбуждение. Рядом с первым находиться – все равно что жить на вулкане. Идиотам – тепло, умным – страшно, и Фабиан упрямо лез ближе к жерлу, подумал он с сарказмом.

Первый настоял на том, чтобы Фабиан составил ему компанию за ужином. Это было почти похоже на цивилизованный ужин, и Фабиан вел себя почти благопристойно. И первый не угрожал, не насмехался, не оскорблял. Он внезапно начал проявлять интерес к личной жизни Фабиана, требуя, чтобы тот рассказал о друзьях, о том, что он делает в свободное от учебы время. не отвечать на невинные по форме вопросы было неловко, отвечать значило открывать свои слабые стороны. Первый был тем еще гадом, все, что узнавал, использовал против противника; Фабиан не мог таковым считаться, не вышел ни возрастом, ни положением, но первый упорно настаивал, что ему бросили вызов, и упорно этот вызов принимал. Сама жажда знать о нем что-то незначительное – с точки зрения Фабиана, разумеется – вызывала в нем подозрение и упрямое желание сказать как можно меньше. Фабиан парировал, огрызался, вместо ответов задавал встречные вопросы, а первый все подливал вина себе и настаивал, чтобы и Фабиан не отказывался от халявного пойла. У него алчно поблескивали глаза, кривился в двусмысленной ухмылке рот; Фабиан все явственнее слышал в его словах неясный пока еще подтекст, и становились все более многозначительными паузы. Вести беседы с таким первым было очень сложно: на каждую нейтральную фразу он реагировал жалящей остротой или репликой, сочившейся ядом, и отреагировать на нее верно было крайне сложно, не реагировать – невозможно. Фабиан был вынужден защищаться. Затем, разозлившись на себя, он начал откровенно грубить, и от Альбриха словно жаром полыхнуло, он оскалился, как бы в улыбке, он сощурил глаза, как бы в усмешке, подался вперед, как бы показывая заинтересованность, и усилил натиск, как бы признавая его равным. Фабиан облокотился о стол, тоже наклонился вперед. Ему померещилось, что они и не за столом вообще сидят, а стоят друг напротив друга на поляне в лесу где-то на границе ночи и утра, и напротив горят не серые глаза Альбриха, а желтые волчьи, и поблескивают в волчьем оскале белые клыки.

Фабиан следил за Альбрихом, готовый если не за нож ухватиться, то сжать кулак, чтобы нанести удар, перехватить руку, которую тот занесет для удара, увернуться от челюстей, сам наброситься, если Альбрих решит, что наигрался достаточно. Был бы он зверем, у него давно бы шерсть на загривке стояла дыбом.

Альбрих поставил оба локтя на стол и переплел пальцы рук.

– Ну? – промурлыкал он. – Что мы будем делать дальше, государственный сиротка?

– Я могу только предполагать, что требует от вас ваше государственное «мы», – откинувшись на спинку стула, ответил Фабиан. – Хочется верить, что вы не обессилели настолько, что не сможете самостоятельно отправиться в спальню.

Альбрих тихо засмеялся.

– А если нет? – откинувшись назад, полюбопытствовал он.

– Я вызову начальника охраны и врача, – ответил Фабиан, и его голос угрожающе зазвенел. – Плохое самочувствие первого консула в такой опасной ситуации не может не являться делом государственной важности. Вызывать?

– Не стоит, – отмахнулся Альбрих и встал. Фабиан встал за ним. Альбрих обошел стол, остановился рядом с ним, потянулся к его уху и прошептал: – Хотя если тебе нравится, когда на тебя смотрят…