Альбрих поднял на него глаза, и Тимбал попятился. Фабиан повернул к нему голову, Тимбал беспокойно переводил глаза с него на первого.
– Пшел вон, – ледяным тоном бросил первый Фабиану. Тимбал мгновенно исчез за дверью. Фабиан должен был встать, и первый не мог не заметить, что он возбужден. Опустить глаза на его пах, чтобы – проверить? убедиться? подтвердить, что не могло не иметь место? – что и первый откровенно, бесцеремонно возбужден, было крайне опасно, первый мог расценить это совершенно непредсказуемым образом. Оставалось быть дерзким до конца. Фабиан встал.
Первый не сводил взгляда с его лица. Фабиан склонил голову, помедлил секунду и вышел. Тимбал стоял в полутора метрах от двери и смотрел на нее как на внезапно заговорившую икону, только что руки не сложил в молитвенном жесте.
– Господин Альбрих сейчас выйдет, – до оскомины вежливо произнес Фабиан. Тимбал простодушно заморгал, и Фабиан подумал в который раз за все свое знакомство с ним, как здорово тот дурит всех и вся. И скользкая, показавшаяся совершенно неуместной мыслишка: и первого тоже?
Армушат стоял у окна в кабинете Государственного Канцлера и созерцал площадь. Госканцлер неторопливо размешивал сахар в кофе.
– Секретариат первого консула работает над проектом реформы консулата, – задумчиво произнес Армушат.
– Все еще? – флегматично отозвался Содегберг.
Армушат резко повернулся к нему.
– Открыто, дорогой государственный канцлер. Уже открыто. Ведутся консультации. Собираются мнения членов магистрата. Судьи конституционного суда несколько раз имели удовольствие обедать с первым, и выглядели они после этих обедов пришибленными. В сенате, дорогой Аурелиус, скоро будет представлен законопроект. Законодательная инициатива-то работает. Представляете? Ее никто не воспринимал всерьез, два-то человека и один на них обоих помощник, а они… работают.
Армушат сунул руки в карманы брюк и зашагал по кабинету. Содегберг положил ложку на блюдце.
– Все еще? – флегматично повторил он.
Армушат остановился и развернулся к нему.
– Дорогой Государственный Канцлер, я понимаю, что вас с вашим опытом, с вашим послужным списком можно удивить только нашествием, эм, цивилизации космических волколаков. Но если у первого хватит наглости провернуть ту реформу, о которой говорят аналитики того же магистрата, то ни в вас, ни во мне необходимости не будет. И хорошо, если новый единственный Консул позволит нам зарабатывать на хлеб фельетончиками в развлекательных журналах, – гневно произнес Армушат.
– Удивительным образом, Стефан, ты меня удивил. Аналитики магистрата представили что-то похожее на аналитическую записку? Это куда забавнее цивилизации космических волколаков, – благодушно отозвался Содегберг и пригубил кофе. Затем он замер, держа чашку у рта. – Я бы усомнился, что Альбрих будет действовать настолько радикально, что еще и государственых пенсий захочет нас лишить, но он может. Разрушать не строить.
– Аналитики консулата, не приближенные к первому, а от него отдаленные оценивают возможность тихого переворота процентов в семьдесят, если говорить о ближайших трех месяцах, – продолжил свое Армушат. – Дальнейшие прогнозы затруднены. Да и обстановка на юго-востоке неспокойна слишком неоднозначно. До сих пор не существует какого-то внятного представления о векторах, боюсь, что сами эти, гм, векторы о себе не имеют определенного представления. Это хорошо смотрится на экранах телевизоров, особенно с Первым Консулом, эффектно выходящим к народу. Публика рукоплещет. На юго-востоке такая неразбериха, что хоть каждый день делай репортажи о еще одном враге республики, которого, кстати, возвращает в ее лоно очередной ставленник первого. Который, Аурелиус, не забывает благодарить и рукоплескать первому, а с ним и безмозглая публика. А тем временем на юге продолжается неразбериха, которую первый время от времени утихомиривает. Тебе напомнить серию последних с позволения сказать расследований, где следы пособников восстания искали не где-нибудь – в консулате!
– И конечно же обнаружили хвосты в ближайшем окружении четвертого консула? Ему бы следовало задуматься об отставке, что ли, – отстраненно произнес Содегберг и повернулся к окну.
– Тебя это не очень беспокоит. А вместе с тем ноздря в ноздрю с этими слухами ползут и шепотки о том, что Госканцелярия себя изжила.
– Они начали ползать на второй год после утверждения Канцелярии.
Армушат смотрел на его затылок, на узкие сутулые плечи, на по-старчески огромное ухо. Содегберг отказывался впадать в ярость, это усмиряло и Армушата. Содегберг охотно говорил о переворотах, смене власти – и это успокаивало Армушата, не без суеверия относившегося не к тому, о чем говорят, а к тому, о чем молчат.
– Ты действительно не веришь, что Альбрих пойдет ва-банк? – осторожно спросил он.
– С точки зрения краткосрочных планов очень эффектная была бы попытка, – Содегберг чуть повернул голову. – С точки зрения долгосрочных планов – это самоубийственное решение.
Он снова повернулся к окну.