Фактор Ч

Освальд поспешно поправил экран так, чтобы не было заметно позорной выбоины на одной из переборок. Вряд ли он успел: уверена, Крейг заметил все.

Дом Освальда в его доме; похищение секхе; плохой корабль, даже дурацкие очки: все взвешено, измерено, запечатлено. Будь Крейг комиссией, Освальду тут же был бы вынесен вердикт «не годен» и выдан белый билет в ближайший крематорий.

Но Крейг был всего лишь разумным динозавром по ту сторону экрана. Он не мог сюда дотянуться, не мог щелкнуть зубами и откусить Освальду голову, как бы ни хотел.

Он выпихнул Хину поближе к камере, толкнул плечом в плечо: жест скорее отеческий, чем интимный. Та покорно склонила голову.

— Извини.

На фоне изящного Крейга она казалась неуклюжей и ширококостной, почти вульгарной. Слишком яркие надбровные гребни, толстый хвост, тупая морда… Я поймала себя на том, что смотрю на нее чуть презрительно, отмечая даже то, что и недостатками-то не являлось, совсем как Крейг несколько секунд назад смотрел на Освальда, и поежилась.

— Да ничего, — сказала я, не удержавшись от мхатовской паузы, — всякое случается.

— Мне не нравилось читать про него гадости, поэтому я не знала про тебя… — промямлила Хина, опасливо косясь на Крейга, — не знала, что секхе могут говорить… я мало путешествовала…

Она опустила плечи и еще ниже склонила голову, расписываясь в своей полной женской несостоятельности. Правильная женщина много путешествует, а не просиживает на одном месте; правильная женщина обязана сойтись характерами с птенцом, если вдруг тот окажется в облюбованном гнезде.

Хина провалилась. Судя по всему, провалилась первый раз в жизни. Первый провал всегда самый болезненный, кажется почти смертельной ошибкой. Но это не так.

Не сомневаюсь, Крейг уже донес до нее свое неудовольствие. Он всегда выражался очень прямо, настолько прямо, что это иногда граничило с жестокостью. В стене за ними было несколько свежих дыр, которые вряд ли заделают в ближайшее время. Свидетельство бушевавшего в Крейге гнева.

Кажется, Освальд тоже эти дыры заметил, и как-то даже сбледнул чутка.

Но я видела то, в чем Хина в своем плачевном состоянии отчета себе не отдавала: звонок делался со стационарного коммуникатора Крейга, и я не без горечи опознала за чешуйчатыми спинами знакомую картину. Огненные реки Олкхении, я сама покупала тот пейзаж. Пробитая стена была межкомнатная, внутренняя.

Крейг ее не прогнал.

Вот что главное.

Без сомнений, он погнал ее извиняться. Это важно, это надлежащий поступок. Крейг всегда старался следовать правилам.

Но он ее не прогонит.

Но вслед за этим пришла и другая мысль: похоже, я все-таки птенец, раз Хина извиняется и искренне пытается мне угодить. Птенец, а не секхе. Это грело душу, та теплым шариком взмывала куда-то к небесам, и на подъеме я эту дурочку как-то сразу простила.

— Все нормально. — повторила я.

— А ты…

— Просто путешествую, как и должна, — фыркнула я, — я не держу обиды.

Хина как-то сразу повеселела.

— Вот оно что!

Ну конечно, птенец ушел из гнезда, можно устраивать медовый месяц. Надеюсь, меня от этой мысли не слишком перекосило.

Нет, я была рада, но меня все равно так и тянуло скривиться и отвернуться от экрана, выражая неодобрение.

— Освальд, — вкрадчиво начал Крейг, — а куда это вы направляетесь?

— Долгиппа, — буркнул Освальд.

— В этой развалюхе? — Насмешливо переспросил Крейг, — До самой Долгиппы? Ты бы предупредил, я бы выдал тебе денег на нормальные билеты.

— Крейг… — Начала было я.

— Я теперь имею конституционное право чморить его сколько душе угодно, — отмахнулся Крейг, — его и его гнездо!

Я выпала в осадок. Ничего себе у динозавров Конституция. Так и представляю, как рядом со свободой слова и вероисповедания аккуратненько затесалось право чморить Освальда.

— Не вмешивайся, — вздохнул Освальд, — правда имеет. Ты ж на борту.

Я пожала плечами. Я не совсем поняла, что тут только что произошло, но поймала сочувствующий взгляд Хины и осознала, что я-то, может, и не влипла, а вот Освальд — очень даже да.

— Я перешлю тебе веткнижку и другие документы, не беспокойся — сухо сказал Крейг, — я понимаю, что тебе необходимо путешествовать, но звони иногда. Не полагайся на этого дрыщару слишком сильно, если что, вряд ли он сможет тебя защитить, найди гнездо получше. Не волнуйся, я не буду о тебе беспокоиться. Пока, татци.

И отключился.

— Я слышала то, что слышала? — Переспросила я, хотя так и не погасшие субтитры не давали мне усомниться, — Он сказал «татци»?

— Он сказал «татци», — подтвердил Освальд, — именно так.

Он обмяк на своем кресле, расслабился, выдохнул.

— Я же ецци… всегда была ецци.

— Ну, ты сбежала в космос с парнем, который не нравится твоему опекуну, — Освальд вдруг рассмеялся, и в смехе этом явственно звучало облегчение, — конечно, по дружбе, но… Ецци вырастают в татци; татци путешествуют.

Он прав: подростки сидят дома, а взрослые девушки из дома уходят. Но это кее-ци, а я же не кее-ци. Я не стала чувствовать себя взрослой, всего лишь сев с Освальдом в корабль.