Факундо

Я опускаю рассказ о том, как едва не погиб в наших казармах от рук смутьянов Панты, Леаля и Лос-Эррераса, расстрелянных потом Бенавидесом, о смертельной опасности, подстерегавшей меня на следующий день,, когда руки мои обагрились кровью несчастных мятежников, — на этот раз меня спасли обстоятельства, не зависимые от моей воли. Я опускаю также многие другие события, военные маневры и бесплодные кампании, вплоть до самого триумфа Кироги в сражении при Чаконе, вследствие чего в 1831 году мы вынуждены были бежать в Чили. Там я хлебнул лиха: надомничал у родственников в Путаэндо, был школьным учителем в Андах, трактирщиком в Покуро (пригодился присланный родителями небольшой капиталец), затем продавцом в Вальпараисо, управляющим шахтами в Копиапо; на восемь дней превратился в игрока в Уаско, и так до 1836 года, когда я вернулся на родину. Я приехал больной, после кровоизлияния в мозг, без средств, забытый почти всеми, ибо политические междоусобицы вызвали массовую эмиграцию представителей образованного сословия. Но тут властям понадобился знаток математики, и я благодаря этому привлек к себе внимание и, одолев неблагоприятные обстоятельства, с помощью родственников вошел в круг блестящей молодежи Сан-Хуана и вскоре снова стал неразлучен с давними моими сотоварищами по школе — доктором Кирогой Росасом, Кортинесом[448], Аберастаином[449], людьми мужественными, талантливыми и просвещенными, достойными представлять нашу страну в любой части Америки.

В этом содружестве родились полезнейшие для Сан-Хуана начинания: была основана женская школа, потом мужская (вскоре их пришлось закрыть), было создано театральное общество, предпринято множество иных общественно-полезных дел с целью улучшения нравов. Но самым важным из всех наших начинаний была газета «Сонда», бичевавшая косные нравы, пробуждавшая стремление к прогрессу. Польза от нее была бы неисчислима, если бы власти — а их «Сонда» и не трогала — не побоялись ослепнуть от света просвещения. И меня снова посадили в тюрьму, на этот раз за отказ заплатить двадцать шесть песо — именно такую сумму в нарушение всех законов вымогали у меня власть предержащие. Дон Насарио Бенавидес и дон Тимотео Марадона[450], вместе et in solidum[451] мои должники по гроб жизни, и бог свидетель, они мне заплатят эти двадцать шесть песо, не один, так другой, сегодня или позднее, скорее второй, чем первый, ибо министр — это служащий на своем посту, обязанный давать советы губернатору, темному по части законов и слишком своевольному, чтобы его остановили эти хрупкие перед его капризом барьеры — они становятся неодолимыми только благодаря уважению, которым среди цивилизованных людей пользуются чужие права.

А дело было так. Согласно издательским установлениям единственная общественная типография провинции Сан-Хуан существует за счет оплаты издателями своих публикаций, и в доход ей остается выручка от продажи газет. И вот губернатор Сан-Хуана решил уберечь провинцию от тяжких бед, что могла принести ей газета, выпускаемая четырьмя весьма искушенными литераторами, или, иными словами, от этих внимательных наблюдателей, следящих за событиями и просвещающих общественность. Он приказал передать, что, начиная с шестого номера и далее, стоимость печатного листа «Сонды» возрастает до двенадцати песо. Я велел наборщику рассыпать набор, и таким образом газета испустила Дух.

Вскоре получаю распоряжение предстать перед властями. «Вы оплатили стоимость последнего номера "Сонды"?» — «С какой стати? Кому?» — «Типографии». — «Но почему?» — «Таков приказ». — «Чей?» — «Вам был передан приказ». — «Это не совсем так». — «Разве сеньор Сармьенто не получал приказа о новой оплате шестого номера газеты «Сонда» — по двенадцать песо за печатный лист?» — «Сеньор, приказ ему был передан». — «Тогда как же вы, сеньор Сармьенто, говорите, что не получали приказа?» — «Повторяю, мне не передавали такого приказа». — «Нет, он вам был передан!» — «Повторяю, я не получал никакого приказа: Галабурри сообщил мне распоряжение дона Насарио Бенавидеса, но, согласитесь, Его Превосходительство не станет передавать приказы через свою кухарку и превращать ее в посредника между властью и гражданами. О делах издательских и общественных власти сообщают посредством постановлений, и, пока существующие законы не заменены другими, мне нет никакого дела до болтовни Галабурри о том, что сказал губернатор или министр».

Министр: Что за законы, на которые вы ссылаетесь?

— Позор, меня спрашивает об этом министр, тот, на кого возложена обязанность следить за исполнением законов; может, вы пороетесь в архивах?

Губернатор: Вы заплатите то, что вам велено.

— Ваше Превосходительство позволит мне уверить его, что не заплачу.

Губернатор: Господин адъютант Кокино, в четыре часа дня посетите дом сеньора и получите причитающуюся сумму.