Фантасмагория душ. Рассказы и стихи

Сдав верхнюю одежду в гардероб и взяв у милой миниатюрной бабушки в голубой униформе номерки, мы тотчас открыли наши души для впитывания тонких живительных волн высокого искусства. При плюсовой температуре невидимые кристаллики наконец начали таять, освобождая место приятному и волшебному запаху, который можно ощутить только в театре.

Откуда берётся этот аромат, неизвестно. Может, всё дело в смешении благоуханий деревянной сцены, лакированного паркета в фойе и плотной ткани занавеса? Загадка! Но от такого парфюма мой живот предательски заурчал. Сработала проверенная временем теория Павлова.

– Коньячка бы сейчас, рюмашку, – вслух подумал я, с тоской устремив свой взгляд на буфет, где кроме бутербродов с колбасой и рыбкой в углах витрины скромно притаились бутылочки-миньончики с согревающей жидкостью тёмно-коричневого цвета.

– Сейчас выпьешь и заснёшь прямо на спектакле, – строго одёрнула меня жена, – возьми лучше сок с бутербродами.

Глубоко вздохнув, я встал в хвост длинной очереди, тянущейся соблазнительной змейкой, ещё больше сподвигающей на чревоугодие.

Дали первый звонок. Люди в фойе засуетились, потянувшись гуськом в зал через массивные дубовые двери. От очереди начали постепенно отваливаться звенья, не выдержав нарастающего напряжения. Это позволило мне почти вплотную подойти к заветной стойке, где продавали спасительные перекусы.

Второй звонок застал нас с женой бегущими в зрительный зал – в этот заветный полутёмный мир эмоций. Мы на ходу усиленно жевали бутерброды, стряхивая крошки, предательски зацепившиеся за одежду. Низменные человеческие потребности постепенно отступали, освобождая место потребностям эстетическим, находящимся практически на самой вершине пирамиды Маслоу.

– Ряд тринадцатый, места тридцать шестое и тридцать седьмое, – взглянув мельком на билет, произнёс я вслух, чтобы жена подстраховала меня в поисках наших кресел. Я устремился вперёд, отмечая про себя: «Десятый, девятый ряд…», не останавливаясь и не сразу сообразив, что отсчёт начинается от сцены.

– Куда ты понёсся? Вот же они! – послышался сзади голос жены. Как и положено «боевой подруге», она первая нашла заветные места.

В звуках третьего звонка утонуло наше учащённое дыхание, моментально забылся холодный город и отошла на задний план каждодневная работа. Успели!

Мы с удовольствием погрузились в тёмно-бордовые кресла, чтобы на два часа с небольшим, с перерывом на антракт, превратиться из людей, не замечающих ничего вокруг, в наблюдателей, зрителей.

После стандартной фразы о необходимости выключить сотовые телефоны, произнесённой голосом с металлическими нотками, зал погрузился во мрак. Изо всех углов раздались хлопки и трескотня – имитация стрельбы. Видимо, так, по идее постановщика, мы должны были своими ушами услышать и, в конечном итоге, прочувствовать то далёкое революционное время, в котором на олимп молодого советского государства восходил небольшого роста лысоватый человек со сверкающими умными глазами и громадным лбом.

Начали вспыхивать и тут же гаснуть огоньки на потолке зала. Задрав головы, зрители подспудно пытались уловить некую систему в жизни красных и белых светлячков. Но напрасно! Сплошная анархия, как и тогда. Потоки случайностей, которые уже после были выстроены историками в закономерный логический ряд…

Постепенно звуки, надрывающие слух, стихли, уступив место залихватской весёлой песне с одесскими мотивами – «Лимончики». В темноте по стенам зала побежали круглые ярко-жёлтые пятнышки, будто бы зажглись тысячи фонариков. Разрывая струны, под бойкий стук барабанов звонко заиграла одинокая скрипка. Певец, явно с криминальным прошлым, запел: «Ой, лимончики, вы мои лимончики. А вы растёте у Сони на балкончике…»

Авторы вот так решили передать атмосферу наступающего НЭПа – с открывающимися ресторанами, артелями, жилтовариществами и кратковременными свободами для предприимчивого народа.

«Лимончики» недолго поднимали нам настроение. Они сменились рыданием трубы и звоном музыкальных тарелок. Духовые инструменты подхватили печальные нотки и понесли их медленно, с глубокой скорбью, между рядами кресел зрительного зала. Подразумевался, видимо, двадцать четвертый год. Смерть Ленина. Январская стужа и толпы людей, жаждущих проститься с вождём…

Но и тут, не дав нам опомниться, сюита «Время, вперёд!», всем известная по программе «Время» на «Первом», разорвала печальные ноты в клочья и, высушив редкие слезинки на щеках, воссияла красным заревом, размазанным по тёмно-синей занавеси на сцене. Свет от больших прожекторов, совершая горизонтальные и вертикальные перемещения на импровизированном «небе», переносил сидящих в зале театралов в атмосферу индустриализации, пятилетних планов и величественных парадов. Показалось, что возникшие будто бы из-под земли алые флаги страны Советов наотмашь хлестали шёлковыми краями зрителей, не давая им расслабиться.

Ещё мгновение, и звуки моментально стихли. Что-то большое, невидимое человеческому глазу, поглотило музыкальный грохот, навсегда заточив его в своём чреве.