Фантасмагория и другие стихотворения

Он простонал взамен речей,
И мысль уйти, да поскорей,
Сменилась: «Что б ответить ей?!»

«На ужин! — и хохочет зло, —

Чтоб улыбаться за столом,
Упившись пенистым вином!»

«Скажите, есть ли униженье

Для благородного творенья
Найти и в супе утешенье?»

«Вам пирожка иль что послаще?

Манеры ваши столь изящны
И так — без снеди преходящей!»

«Но благородство человека

Не в том, что он в теченье века
Не съел ни ростбифа, ни хека!»

Ее глаза сверкнули строго:

«Лишь подлый люд, а вас тут много,
Шутить способен так убого!

Коптите небо для утех

И землю топчите — вот смех —
Они не ваши, а для всех!

Мы делим их, хоть поневоле,

С народом диким, что на воле
На обезьян похожи боле».

«Теории плодят сомненья,

А ближний, я не исключенье,
Нам дан не ради осужденья».

Она разгневана, как волк,

А он шел в тьму наискосок
И тростью исследил песок.

Валькирией, средь страсти, бреда,

Она сражалась до победы,
Чтоб слово вымолвить последней.

Мечтая, словно ни о чем:

Сказала, созерцая шторм,
«Мы дарим больше, чем даем».

Ни «да», ни «нет» в ответ, но светел

Он стал, сказав: «Наш дар — лишь ветер», —
Он сам не знал, что он ответил.

«И есть тогда, — сказала так, —

Сердца, что могут биться в такт.
Что гонит вдаль их? Мир? Сквозняк?»

«Не мир, но Мысль, — он ей в ответ, —

Безбрежней моря в мире нет,
Ведь Знаний тьма — ведь Знанье свет».

Ее ответ упал сурово

На его голову свинцовым,
Огромным слитком полпудовым:

«Величье с Благом свет льют вечный

Но легкомыслен, опрометчив,
Кто каламбурит век беспечно.

А кто, куря, читает «Таймс»,

А в Рождество идет на фарс,
Преступным кажется для нас!»

«Ах, это правило подчас, —

Стеня, зардевшись и стыдясь,
Сказал, — сложней, чем преферанс».

Она спросила: «Отчего же?»
Свет мягкий ощутив на коже,
Воскликнул он: «Не знаю, боже!»

Волною золотой пшеницы

К монахам в окна свет стучится,
Природный цвет дав рдевшим лицам.

Взгрустнув, что он краснел, ославясь,

Сказала горько: «Нам на радость,
Величье побеждает слабость».

«Ах, истина, ты хуже бремени, —

Сказал, — ты так несвоевременна,
Не лезешь в лоб, тяжка для темени».

И покрасневши в первый раз

Сказала хладно, напоказ:
«Она тяжка, но не для вас».

Она опять взглянула строго.

И он взмолился: «Ради бога!»
Она смягчилась хоть немного:

«Ведь эта мысль, — хоть вы с трудом

С ней миритесь, — ваш мозг умом
Вдруг осветила, скрывшись в нем.

Лишь тот, кто плакал, тосковал,

Вместить способен идеал,
Что высшим Знаньем осиян.

Как цепь, что все соединяет,

Как колесо, что поднимает,
Нас Мысль Познаньем озаряет».

На этом он расстался с ней.

Никто из них не шел быстрей.
А он казался все мрачней.

Второй голос