Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— Философ! — сказал коренастый. — Ты это Диспетчеру скажи. Папа любит философские экскурсы. А я человек простой, у меня за спиной средняя школа и ВДВ с чеченскими коридорами. Мне семью кормить надо! Ты бы позвонил, рассказал про наши проблемы. Вдруг чем помочь сможет? — Не знаю, не знаю, — смятенно сказал долговязый, — как-то не по кайфу лишний раз Папу беспокоить. Может, подождем еще?

— А чего ждать-то? — обозлился коренастый. — Думаешь, пингвины их по-доброму отпустят?

Долговязый неохотно взялся за телефон.

С другого конца планеты отозвались не сразу.

— Папа, — виновато сказал долговязый киллер. — У нас проблемы.

Выслушал ответ и изумленно захлопал ресницами, потом отключил телефон и некоторое время ошеломленно смотрел на товарища.

— Ну? — выдохнул коренастый. — Не томи!

— Братила, — сказал коренастый, — задачи поменялись. Приказано клиента охранять. Папа сказал, чтобы волосок с головы не упал!

Коренастый потрясенно уставился на товарища.

— Гонишь? — с надеждой сказал он. — Не мог Папа такого сказать!

В далекой России невысокий худощавый старичок бережно положил телефон на полированную поверхность столика и задумчиво побарабанил сухими пальчиками по дереву. Надо же, полгода назад купил прогоревший заводик, производивший холодильную технику, не выгоды ради, а чтобы поддержать отечественного производителя, и вот неожиданный заказ на пять тысяч холодильников «Юрюзань». А за ним еще один — еще на десять тысяч. Заказ был сделан ООО «ХОМО Инвесттрейд». Выяснить, что этой фирмой руководит некий Илья Константинович Русской, особого труда не представило. Все это в корне меняло ситуацию. Только полный идиот будет отстреливать курочку, которая несет золотые яйца. В конце концов, что значит жизнь какого-то Лехи Примочки в сравнении с хорошо налаженным солидным бизнесом?

Жизнь человеческая — как справедливо указывала Библия — пар, поэтому выходило, что хабаровский жулик Леха Примочка сам оплатил собственную смерть.

* * *

Между тем Илья Константинович Русской и Жора Хилькевич продолжали знакомиться с жизнью и бытом ластокрылов. Из бизнесменов получились бы неплохие дипломаты — собственно, разница не столь уж и велика, а средства, которые и те и другие используют в своей работе, одинаковы.

— Слышь, Константиныч, — сказал Жора. — Я так полагаю, они нас со своим внутренним миром знакомят. Чтоб, значит, мы потом всем остальным рассказали. Так что — зырь в оба. А что ты пропустишь, я постараюсь не забыть.

Пингвин-конвоир, который всюду следовал за ними по пятам, был унылым.

— Скоро брачные игры, — сказал он. — А мне с вами таскаться. Опять сезон пропущу. Вам, приматам, хорошо, вы круглый год размножением занимаетесь, чаще даже не для потомства, а так — для удовольствия. А у нас пока самку уговоришь… — он безнадежно махнул крылом.

— Иной раз и у нас, — вздохнул Русской. — Это, мой друг, какая самка попадется, а то и не до размножения. У меня двух друзей жены зарезали, еще одному в порыве ревности любовница голову молотком проломила. Вот так бывает!

— Я же говорю — приматы, — сказал пингвин печально. — Спариться нормально, и то не можете!

Лысоголовый пингвин, сеявший в душах бизнесменов разумное, доброе и вечное, принес лист плотной бумаги, на котором было что-то напечатано.

— Благодарность императорского семейства, — пояснил он. — За холодильники.

К удивлению Русского, текст был на немецком языке. Немецкий Илья Константинович знал плохо, только так — камрад, их либе да дружбафройндшафт. Пришлось верить на слово, чего Илья Константинович не любил и старался по возможности избегать. Жора Хилькевич, повертев бумагу в руках, авторитетно сказал:

— Грамотно изложено, знающий человек печатал.

— А ты что, немецкий знаешь? — удивился Русской.

— Было дело. Мы с криминальной полицией Гамбурга во взглядах на жизнь не сошлись, — туманно объяснил Жора. — Ну, за полтора года ихнему языку и гиппопотама можно выучить, особенно если делать нечего. А что в немецкой тюряге делать? У них лесоповала нет, и вообще все по желанию — хочешь паши, хочешь — телевизор смотри. А они, блин, вокруг тебя шестерят — перевоспитывают, значит.

Лысоголовый пингвин задумчиво пощелкал клювом.

— Пошли, — небрежно сказал он.

В ледяной глыбе какая-то невероятная машина проплавила длинный извилистый туннель. Идти по нему было довольно холодно. Бизнесмены уже отвыкли от холода, поэтому нос у Русского сразу же посинел, а Жора Хилькевич стал похож на мужика из глухой сибирской деревни, только что искупавшегося в енисейской проруби.

— Ты куда нас тащишь, дитя Крайнего юга? — мрачно поинтересовался он. — И откуда у вас такие туннели — клювами продолбили, что ли? Ну вы, блин, дятлы!

За очередным поворотом открылась невероятная картина.

Ворочаясь и извиваясь, лед плавил огромный белый червяк с розовыми пятнами по бокам. Работал он в облаках густого банного пара, слышались хлюпающие звуки, а червяк упрямо полз в глубину ледяной глыбы.

— Что за хрень? — удивленно вскричал Русской.

— Ты меня спрашиваешь? — удивился Жора. — Ты вон того яйцеклювого спрашивай, он все знает.