– Расслышал. Будет тебе десятая, если не обманул. Значит, послезавтра в полдень нам надо быть в роще при фабрике?
– Ага. Воскобойникова вы сразу узнаете. Он дядя фасонистый, ездит четверней. При нем всегда парень для охраны, у парня револьвер. У кучера только кнут, зато он им ловко управляется, родом из казаков, обучен.
– Да и сам, поди, не с пустыми руками, – пробормотал атаман. – Трое мужиков… Как бы они нас самих не обклеили.
– Прокопий, а ты хотел полторы тыщи с дороги поднять? – впервые вступил в разговор Азвестопуло. – Они там не валяются. Придется с бою брать.
– Ты будешь четверню останавливать? – нервно спросил Цецохо.
– Ну давай я.
– Давай!
– А давай!
Атаман с есаулом смотрели друг другу в глаза, казалось, они вот-вот сцепятся. Но Прокопий отступил:
– Тогда другое дело. Ты справа, я слева. В случае чего, уж не обессудь, луплю им в башку. Без крови вряд ли получится.
– Ты поручи мне, а я разберусь. Ежели окажутся дурни, то, конечно, чего их жалеть? Таких у нас на сто лет вперед припасено. Однако управляющий фабрики! Будем надеяться, что ему жизнь дороже денег. И еще вот что…
Цецохо насторожился:
– Что?
– Хочу я легавых со следу сбить.
– Это как?
Азвестопуло ухмыльнулся:
– Если голову на плечах иметь, то все можно. Неделю назад ребята Среднего Царя ограбили Плугарева, хозяина алебастрового завода. Помнишь?
– Нам что с того?
– Мы выдадим себя за «царевских». Скажем Воскобойникову: поклон тебе от Прохора Иваныча.
– А поверит? – усомнился подхорунжий.
– Насчет него не знаю, а полиция поверит. Для них мы все на один салтык. Представляешь, что начнется в городе? На уши Ростов поставят. Вот пускай «царевских» и ловят. Пока разберутся, мы уж спрячемся.
– Ловко, – согласился атаман. – Быть посему!
Глава 13
Убийца шестнадцати человек
Лыков заглянул в сыскную часть и попал на допрос. Перед Блажковым сидел снулый мужик с впалой грудью, мял в руках шапку и что-то бормотал. Увидев питерца, главный сыщик обрадовался:
– Алексей Николаевич, заходите. Хорошо, что вы здесь; я уж хотел за вами послать.
– Что случилось, Яков Николаевич? Я без дела, просто шел мимо…
– Трудный случай. Не хотите поучаствовать?
– Охотно.
Коллежский советник сел рядом с заведывающим частью и стал рассматривать арестанта. С виду рядовая шпанка, сыщик перевидал таких тысячи. В чем трудность?
Тут Блажков начал рассказывать:
– В этом году день поминовения усопших, если помните, выпал на первое мая. Не знаю, как в других местах, а у нас в Ростове было так. Крупные предприятия отпустили рабочих в одиннадцать часов, а мелкие не открылись вовсе. И вскоре на всех православных кладбищах происходило уже повальное пьянство. Мы выслали туда, как полагается, наряды полиции. Но недоглядели. Этот вот корявец, бесстыжие его шары, зарезал человека.
Арестант заерзал на стуле и принялся скулить:
– Я же не хотел, ваше благородие. Вы ж меня знаете, так-то я кроткий, просто голубь. Токмо когда водка в голову ударит…
– Знакомьтесь, Алексей Николаевич: Олимпий Шрамков по кличке Шлёнда. Мелкий злец, что навозит ростовскую землю.
Лыков слушал и по-прежнему не понимал, для чего его сюда позвали. Наконец Блажков стал подходить к сути:
– Шрамков был налетчик средней руки, на подхвате у Царевых. Попался и уплыл на Сахалин. Там отбыл свое, вышел на поселение, а в это время началась война с японцами. И наш Олимпий, храбрец, вступил в ряды защитников острова. В составе Четвертой оборонительной дружины выдержал осаду, а по замирении вернулся домой. Казалось бы, живи и радуйся, пятно смыл, будь честным обывателем. Ан нет! Он нажрался и зарезал человека. Который просто попался ему под руку. Пил водку так же, как и Шлёнда, на соседней могилке и чем-то защитнику Сахалина не понравился. Значит, за это убивать надо, а, дурья башка?!
Арестант промолчал, глядя в пол.
– И вот он опять здесь, и опять мне его снаряжать в каторгу…
– Не положено мне в каторгу, – подал голос Шлёнда. – Я херый [72] был, с намерением, но без умысла – это статья тысяча четыреста шестьдесят четвертая [73]. Тюрьму отсижу… не больше двух годов.
– Ишь, какой грамотный! – возмутился сыщик. – Ну, пусть тюрьму. Однако там тоже ванилью не посыпано. Потому решил Олимпий нам что-то открыть, с целью наказание смягчить. Так?
– Истинно так, ваше благородие, – облизнул губы Шрамков. – Рассчитываю на снисхождение властей… В обмен, как говорится…
– И о чем хочешь сообщить? Об экспроприаторе со станции Морозовской?
– Истинно так.
– Вот отсюда, Алексей Николаевич, начинается то, ради чего я вас позвал, – обратился к питерцу ростовец. – История поганая. Тут не обывателя спьяну пырнуть, тут намеренная жестокость.
– Когда случилось?
– Еще до вашего приезда. Восемнадцатого апреля на станции Морозовская Юго-Восточной железной дороги расстреляли артельщика Кузнецова. Девять пуль всадили. И деньги забрали, несколько тысяч. Убийца скрылся, но свидетель, телеграфист, запомнил его лицо. Искали мы, искали по приметам: вроде бы подходит Руфин Тусузов. Он был на станции, а, Олимпий?
– Он, ваше благородие. Хожалый с порта, опасный человек!