Фартовый город

– Агафья – главная здесь содержательница притонов разврата. Уже и до трактиров добралась, дрянь-баба!

Сыщики не мешкая отправились в Кирилловский поселок. До него было всего двести саженей, и жили там рабочие кирпичных заводов.

Трактир Широких смотрел окнами на Федоровское кладбище. Полицейские ворвались внутрь внезапно и сразу стали проверять комнаты заезжего двора. В них отыскались две раздетые пары, занимавшиеся непотребством. Публику согнали в чистую половину трактира, не дав как следует одеться. Один из клиентов спьяну полез драться. Червяков, детина чуть не с сажень ростом, двумя оплеухами вернул его в покорное состояние.

Яков Николаевич поставил перед собой хозяина заведения:

– Пантелеймон, я тебе на что подписывал разрешение?

– На трактир четвертого разряда, ваше благородие.

– А напомни, что оно означает?

– Так что, заведение с продажей русского виноградного вина и пива распивочно и на вынос, еще с продажей горячих кушаний на месте. И с заезжим двором.

– Именно! А у тебя что? И водка, и коньяки, и непотребство по всем комнатам. Будем у тебя промысловое свидетельство отбирать. Достукался, меры не видишь.

Широких сокрушенно молчал, растерянно озираясь.

– Чего молчишь?

– А чево говорить-то?

– Есть к тебе один вопрос. Скажи, где Тусузов?

– Руфин? – вылупился трактирщик.

– А у тебя их двое, что ли?

– Не, токмо Руфин.

– Ну и где он?

– К трем часам придет, вместе с Агафьей.

– У них никак амуры с Бедункевич? – усмехнулся Блажков.

Широких пожал плечами:

– Мне что за дело?

– Тусузов у тебя комнату снимает? – в лоб спросил Лыков.

Начальник сыскной части приказал трактирщику:

– Отвечай его высокоблагородию.

– Так точно, сымает.

– Веди.

Сыщики прошли в конец коридора – и вдруг услышали храп. Блажков распахнул дверь. На кушетке спал большого роста человек, коротко остриженный, с трехдневной щетиной на щеках.

Коллежский регистратор повернулся к хозяину и спросил шепотом:

– Он?

– Так точно. Когда токмо пролез?

Лыков шагнул в комнату, сунул руку под подушку и извлек оттуда револьвер. Потом взял бандита за плечо и одним рывком сбросил на пол. Тот закричал, вскочил.

– А! Кто это?

– Полиция. Ты Руфка Тусузов?

– Ух… Дайте в себя прийти…

Алексей Николаевич отвесил подозреваемому затрещину:

– Вот! Обычно это помогает.

– А вы чево деретесь? – обиделся тот. – У меня чай адвокаты есть, я жалобу прокурору подам.

– Ишь ты, грамотный? Может, ты и не Тусузов?

– Самый он и есть, – заявил арестованный с гордостью.

– Тогда попался. Скажи, артельщика на станции Морозовской ты застрелил?

– А что, нельзя было? – глумливо ухмыльнулся бандит.

Тут коллежский советник не сдержался и врезал ему в ухо. Так, что в пролетку бандита волокли уже без чувств. Обыск в его комнате не дал никаких результатов. Сыщики увезли пленного к себе в часть.

Допрос прошел на удивление быстро. Руфин вел себя развязно, с похвальбой и сразу во всем сознался. Более того, он заявил, что убил за год шестнадцать человек. На детальные вопросы Блажкова негодяй ответил правильно: назвал имена жертв, обстоятельства преступлений. Стало ясно, что он не врет. Только от одного убийства, схожего с остальными, бандит открестился. В январе при нападении на Семибалковское волостное правление был смертельно ранен урядник. Если бы Тусузов взял на себя и это, то попал бы на виселицу.

– И не боишься вот так признаться? – спросил у арестованного Лыков.

Руфин потер отшибленное ухо и ответил:

– Здоровье дороже. Вас хлебом не корми, дай человека изувечить.

– А тебе – убить.

– Судьба у них такая – под мой ножик попасть.

– А твоя судьба – в каторге сгнить.

Тусузов рассмеялся:

– Это мы еще поглядим. Власть у нас добрая, смертельную казнь отменила [75]. Средний Царь соргой обеспечит, и будет мне в каторге почет и уважение. А как захочу – сбегу.

– Ты, стало быть, у Прохора Царева в услужении? – встрепенулся Блажков.

– Не в услужении, а на службе у большого человека, – поправил его бандит.

– А если я прижму того большого человека? Не будет тебе тогда ни уважения, ни сорги.

Руфин рассмеялся:

– Ты? Среднего Царя? Кишка тонка. Блажков, глянь на себя в зеркало, ничтожный ты червяк. Уже который год его съесть пытаешься. А что толку? Шиш с отрубями. Прохор Иваныч в небе подобно орлу летает. Не допрыгнешь ты до него никогда.

– Надо было тебе при аресте шею свернуть, – сокрушенно заявил Алексей Николаевич. – Написали бы в протоколе, что оказал сопротивление.

Бандит оценивающе посмотрел на питерца:

– Удар у вас дюжий, врать не буду. А насчет пришибить… Ростовская полиция таким вещам не обучена.

– Вот и плохо, что не обучена.

– Для нас, блатных, хорошо, – ухмыльнулся Тусузов.

Заведывающий частью взялся за перо.

– Значит, виновным в шестнадцати убийствах ты себя признаешь?

– Признаю.

– А про Среднего Царя ничего сказать не хочешь? Под запись.

– Под запись: впервые слышу про такого.

– А зачем тогда сознался?

Бандит посмотрел на сыщика с чувством превосходства:

– Что мое, то мое. Быстрее осудите – быстрее сбегу.

– И людей тех не жалко?

– Чего гиль жалеть? Бабы новых народят.

Глава 14

Конец Среднего Царя