Фатум. Самые темные века

Лютц сделал несколько шагов вверх, когда перед его глазами внезапно с невероятной четкостью возник Саттис. Вот он лежит на земле у ног Альдара, а лицо его искажено ужасом и болью. А в следующем видении-вспышке в нем уже нет жизни, оно неподвижно с невидящими глазами. Еще такт – и глаза оживают, наливаются зловещей чернотой и впиваются полным ненависти взглядом в лицо Альдара. «Моя смерть – только первый шаг! – шепчут бледные мертвые губы. – Ты на пути к себе-настоящему. Ты наш, наш, наш!» А потом нечто, лишь кажущееся Саттисом, резко поднимается на ноги и щерит в улыбке зубы-иголки. Лютц непроизвольно закрывает лицо рукой, будто она может защитить от твари, и отшатывается…

На винтовой лестнице так двигаться опасно. Нога потеряла опору, и тело качнулось назад. Десять витков вниз – более чем достаточно, чтобы переломать себе кости. Невероятная удача, что рука на беспомощном взмахе нашла торчащий из стены литой завиток светильника, и пальцы вцепились в него мертвой хваткой. Малый светоч был слишком близко, и кисть ощутимо обожгло, но Альдар удержался.

– Какого Абха… – Он с шипением отдернул обожженную руку и, баюкая ее, опустился на ступени, весь во власти внезапной слабости.

Подобные видения просто так не приходят. Похоже, приближается мглистый шторм. Причем изрядной силы. С трудом поднявшись на ноги и подавив внезапный приступ тошноты, Альдар спешно двинулся наверх, к лучезарию – надо было поскорее заправить большой светоч.

* * *

Смотреть в лицо мглистому шторму даже малой мощи, даже находясь на Тверди и под защитой светоча, – испытание для нервов. А если он сильный – и подавно. Но Альдар Лютц находил в этом какое-то извращенное удовольствие. Сердце замирало в смертной тоске и падало в бездонную пропасть отчаяния, когда волна серого ничто, высотой превосходящая маяк, катилась на остров – жалкий клочок Тверди пол-лиги в поперечнике. Казалось, сей такт Трей-Ларн исчезнет, как исчезали целые архипелаги, поглощенные Мглой во время ее последнего наступления.

Но когда волна Мглы докатилась до острова и готова была захлестнуть его, на ее пути встал незримый щит, сотканный из силы светоча. И лавина серого ничто разбилась об этот щит, словно обычная прибойная волна о несокрушимые скалы. И одинокому смотрителю, застывшему, вцепившись в перила верхней кольцевой галереи маяка, стало видно, что на самом деле было в гибельной волне. Из тумана образовывались огромные лики. Сначала человеческие, но затем их очертания плыли, искажаясь и превращаясь в гротескные маски ужаса, злобы и ненависти. Рты становились оскаленными пастями, голая кожа покрывалась шерстью, а затем чешуей. В провалах бездонных глаз бурлила голодная тьма. Потом вдруг плоть покрывалась мерзкими язвами и облезала с этих лиц, обнажая череп. Мгла формировала чешуйчатые лапы с кривыми когтями, паучьи членистые конечности, громадные серые щупальца, которые бились о невидимую преграду и не могли ее проломить. Возникали и уродливые крылатые создания, которые, сталкиваясь со щитом острова, распадались на мелкие серые лоскутки, и твари, казалось, состоявшие из одной лишь пасти, полной острых зубов. Душераздирающий вой, отчаянные стоны, дикие вопли, безутешные рыдания, утробное рычание и безумный хохот сопровождали все это, словно демоны Абха решили устроить здесь отвязную оргию с убийствами и пытками.

Но смотритель маяка стоял, непоколебимый, сжимая металлические перила галереи так сильно, что побелели пальцы. И смотрел на ад, ярившийся в какой-то сотне локтей от него. Он стал с маяком единым целым, ощущая его огромный каменный организм каждой клеточкой своего тела. И понимал, что маяку очень нелегко противостоять разъяренной Мгле. Чистую силу разрушения щит еще сдерживал, хотя и используя для этого прочность самого маяка, но прорывался ветер почти ураганной силы, формировались над островом мрачные тучи, тут же изливавшиеся яростным ливнем. Буря внутри щита была вполне обычной, но тоже опасной: ослабленный маяк мог не устоять перед ураганом, а если он рухнет, падет и щит. Альдар чувствовал боль там, где каменная кладка поддавалась напору стихии, словно иголками кололо в висках, когда бились стекла лучезария от ветровых ударов, а лицо, исхлестанное дождем, горело, как от пощечин.