Фауст

В советские годы переиздается преимущественно перевод Холодковского. Однако есть многочисленные свидетельства того, что сам образ великой поэмы настолько прочно входит в русскую культуру, что служит духовной опорой в тяжелейших испытаниях, которые пришлись на долю людей в то время. Мой дед Сергей Николаевич Алексеев рассказывал, что в колымских лагерях профессора Ленинградского университета, сидевшие вместе с ним в 1938—48 гг., на память декламировали фрагменты из «Фауста». В годы блокады, зимой 1941—42 гг., профессор И. И. Шафрановский, крупнейший кристаллограф XX века, ежедневно занимается переводом II части «Фауста», сочиняя очередные строки по вечерам, во тьме нетопленой квартиры, и записывая их, когда рассветет. Прекрасный фрагмент этого перевода, свидетельство необычайного человеческого мужества, был опубликован в сборнике, посвященном 300-летию Петербурга[259].

Осталось упомянуть лишь два перевода. В 1953 г. был завершен полный стихотворный перевод Б. Л. Пастернака. Он отразил индивидуально-поэтический подход, которым отмечены многие яркие переводы XX века, в частности, все переводческое творчество Пастернака. Пастернаковский перевод отличается сочетанием точной передачи музыкально-ритмической стороны подлинника, глубокой, серьезной трактовкой философского содержания — и полным осовремениванием лексического наполнения, что придает трагедии звучание, адекватное времени.

Последним в этом ряду остается назвать перевод Ольги Тарасовой, опубликованный в 2003 г. Мнение критики по поводу новой версии «Фауста» неоднозначно. Автор вступительной статьи к изданию Т. Ф. Датченко отмечает полноту и лингвистическую точность перевода[260]; однако Е. Витковский критикует переводчика за смесь общих мест из прежних переводов и слабое владение стихотворной формой[261]. Перевод О. Тарасовой, действительно, очень неровен. Безусловно удачные места (например, монологи Гретхен — с. 293 и др.) чередуются с явно неудачными решениями знаменитых афористических строк: в переводе, который гласит «Бог мой! Искусство долго,/ Жизнь короче» сложно распознать знаменитое гетевское «Die Kunst ist lang,/ Und kurz ist unser Leben»; a строки перевода: «А кто стремится,/ Свой путь с ошибками пройдет» далеки от блистательного: «es irrt der Mensch, solang er strebt». Мешают воспринимать смысл также многочисленные случаи искусственного, «перевернутого» порядка слов, вроде: «Как волна непослушной волною/Бьет веселым в бока челноком», а также прямые нарушения грамматики русского языка: «Неугомонный весельчак,/Спина, наверно, ждет кулак» (?). Однако сам факт нового обращения к «Фаусту» — несомненное свидетельство неугасающего интереса к бессмертному творению Гете.

Итак, длинная череда попыток приблизиться к великому оригиналу отражает, в сущности, целую палитру культурных запросов. Ни одна из них не может в полной мере встать вровень с оригиналом. Но если оригинал — один в своем роде и в своей культуре повторен быть не может, то переводов, вторичных текстов, может быть великое множество, и в этой дробности, поэтапности освоения — большое преимущество, потому что таким путем, через отвечающие времени версии, шедевр скорее найдет путь к читателю разных эпох.

И все-таки: какая доля приходится на перевод в формировании представления о художественном произведении? Ведь фактически начинают формировать это представление специалисты, которые читали «Фауста» в подлиннике. Перевод же либо подтверждает, либо не подтверждает ожидание читающей публики, уже подготовленное критикой, и если не подтверждает, то остается личной попыткой освоения текста данным переводчиком; если подтверждает, то остается навсегда. Вот почему в русском культурном сознании феномен гетевского «Фауста» связан прежде всего с тремя именами: А. С. Пушкина, Н. А. Холодковского и Б. Л. Пастернака. Появление перевода К. А. Иванова в этом контексте может, во-первых, претендовать на углубление наших представлений о понимании «Фауста» на рубеже XIX—XX веков, то есть играет важную роль для истории рецепции «Фауста», но вместе с тем по своим художественным достоинствам, а также по глубине трактовки II части — вполне может стать литературным открытием для читателя и занять достойное место в русской культуре.

В заключение этой части статьи приведем перечень опубликованных переводов «Фауста»:

1825 — А. С. Грибоедов: отрывок из «Пролога на небе».

1827 — Д. В. Веневитинов: три отрывка из I части.

1827 — С. П. Шевырев: отрывок из II части («Елена»).

Нач. 1830-х гг. — Ф. И. Тютчев: пять отрывков из I части.

1833—38 — Эдуард Ив. Губер: ч. I (в стихах), ч. II (в прозе); ценз.

1841 — Н. П. Огарев: две сцены трагедии Гретхен.

1844 — М. П. Вронченко: ч. I (в стихах), ч. II (прозой в сокр.).

1851 — А. Овчинников: ч. II.

1856 — А. Н. Струговщиков: ч. I.

1859 — Н. Греков.

1860 — М. Четвериков.

1875 — И. Павлов: незаконч. ч. I.

1878 — Н.А. Холодковский: ч. I—II (в стихах).

1882 — П. Трунин: ч. I.

1882—83 — А. А. Фет: ч. I—II.

1883 — Т. Аносова: ч. II.

1889 — бар. Н. Врангель: ч. I.

1889 — Н. Голованов: ч. I.