Фавориты Фортуны

Гортензий колебался. В том, что Цицерон говорил, имелся здравый смысл. В конце концов, Цицерон не лишал защиту права на последнее слово, и Гортензий почувствовал, что ему очень нравится идея отложить свою лучшую речь на конец второго слушания. Присяжные будут потрясены! Да, Цицерон прав! Пусть эта нудная канитель закончится как можно быстрее на первом слушании, а его речь – этот Александрийский маяк! – прибережем для грандиозного финала.

Таким образом, когда Глабрион вопросительно посмотрел на Гортензия, тот спокойно ответил:

– Прошу, пусть Марк Туллий продолжит.

– Продолжай, Марк Туллий, – сказал Глабрион.

– Осталось сказать немного, Маний Ацилий. Пусть защитники говорят не дольше, чем буду говорить я, – только на первом слушании, конечно! На втором слушании защите следует предоставить столько времени, сколько она хочет. Так как я вижу здесь целую армию защитников, в то время как обвинителем выступаю я один, это дает защите слишком большое преимущество. Я прошу лишь одного: чтобы первое слушание проводилось так, как я описал.

– Идея достойна внимания, Марк Туллий, – согласился Глабрион. – Квинт Гортензий, что скажешь ты?

– Пусть будет так, как предлагает Марк Туллий, – ответил Гортензий.

Только Гай Веррес обеспокоился.

– Знал бы я, к чему он клонит! – прошептал он Метеллу. – Гортензий не должен был соглашаться!

– К тому времени, как закончится первое слушание, Гай Веррес, уверяю тебя, присяжные забудут все, что наболтали свидетели, – прошептал в ответ его шурин.

– Тогда почему Цицерон настаивает на этих изменениях?

– Потому что он знает, что проиграет, и хочет произвести эффект. Как еще, если не нововведением? Цезарь использовал такую же тактику, когда обвинял старшего Долабеллу, – настаивал на нововведениях. Его очень хвалили, но он проиграл дело. И Цицерон тоже проиграет. Не беспокойся! Гортензий победит!

Единственное замечание общего характера, которое сделал Цицерон, прежде чем приступить к описанию первой категории преступлений Верреса, касалось жюри.

– Помните, что сенат поручил нашему городскому претору Луцию Аврелию Котте рассмотреть состав жюри и рекомендовать свои выводы трибутным комициям, чтобы они утвердили присяжных. Со времен Гая Гракха до эпохи нашего диктатора Луция Корнелия Суллы сенат был лишен своего неоспоримого права – формировать состав присяжных уголовных судов Рима. Эту привилегию Гай Гракх передал всадникам, и все мы знаем результат его реформы! Сулла возвратил сенату новые постоянные суды. Но, как показали те шестьдесят четыре человека, которых исключили наши цензоры, мы, сенаторы, не оправдали доверия Суллы. Гай Веррес – не единственный человек, которого судят сегодня. И если данное сенаторское жюри не поведет себя честно и благородно, тогда кто может винить Луция Котту, если он порекомендует, чтобы у нас, сенаторов, отобрали право быть присяжными? Члены жюри, умоляю вас ни на мгновение не забывать: вы несете огромную ответственность за судьбу и репутацию римского сената.

После этого Цицерон приступил к изложению имеющихся у него фактов, подтверждаемых свидетелями. Один за другим они давали показания. Кража зерна до трехсот тысяч модиев за один год только в одном небольшом округе, не говоря уж о грабеже других округов. Кража собственности у двухсот пятидесяти мелких землевладельцев только одного округа, не говоря о кражах собственности у многих из других округов. Присвоение казенных денег, предназначенных для покупки зерна. Ростовщичество с процентами, доходившими до двадцати четырех и более. Фальсификации в записях о взимании десятин. Присвоение статуй и картин из храмов. Гость на обеде, который, уходя, забирал всю золотую и серебряную посуду и складывал ее в мешки, чтобы удобнее было нести. Бесплатное строительство корабля, который должен был увезти в Рим часть награбленного. Доля от пиратской добычи – за то, что Веррес не трогал пиратской базы. Уничтожение завещаний. И так далее и тому подобное…

Цицерон представил записи, документы, восковые таблички с исправленными цифрами, сохранившие следы исправлений. Он выставил многочисленных свидетелей, которых нельзя было запугать. Суд не имел возможности подвергнуть сомнению их показания во время перекрестных допросов. Свидетелей кражи зерна было несколько – не от одного округа, а от трех или четырех. Перечень произведений Праксителя, Фидия, Поликлета, Мирона, Стронгилиона и других знаменитых скульпторов, которые Веррес поместил в свою коллекцию, был сопровожден купчими, из которых явствовало, что, например, бывший владелец статуи Купидона работы Праксителя фактически был принужден отдать Верресу свою собственность. Улик была масса, и все тяжкие, неоспоримые. Это было похоже на наводнение: воровство захлестывалось валом злоупотреблений властью, одна волна эксплуатации следовала за другой – и так в течение девяти дней. Первое слушание суда закончилось на четырнадцатый день секстилия.

Гортензия трясло, когда он покидал суд. Веррес попытался заговорить с ним, но он сердито замотал головой.

– К тебе домой! – рявкнул он. – И захвати своих шуринов!