Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Конверты у меня скоро кончились, на почте их тоже не было, пришлось перейти на треугольники. В воровском универсаме подвоза товаров не было, постепенно весь имевшийся в нем товар был раскуплен, оставались старые школьные учебники, написанные на казахском языке. В книгах для чтения были рисунки, и мы их покупали для детей, чтобы чем-то их занять в длинные зимние дни. В других учебниках были пустые или почти пустые страницы без текста, их мы употребляли для написания писем. Как настала 6 ноября зима, так и стояла она до апреля без единой оттепели. Мы подготовили наш домик к зиме: двери на террасу заперли, забили досками. Дров нам привозили достаточно, печи были хорошие, в комнатах было тепло, но в большие морозы у меня под кроватью в углу у стены появлялся снег.

Кроме плиты, у нас было три печки: у Ирины, у Оли и в столовой. Олина печь обогревала мою комнату, печка столовой — комнату Алексея Евграфовича. Ирина топила свою печку и так ее накаливала, что стена, выходившая в кухню, даже дала трещину. Я топила две печи: у Оли и в столовой. Все мы ходили в валенках, так как с полу все же было холодно. Особенно сильных морозов не было, несколько раз было тридцать пять — тридцать семь, двадцать пять бывало частенько, но там мороз такой переносился легко. Даже не только мальчики, но и маленькая Танюшка гуляла, завернутая в стеганое пуховое одеяло. Оля доходила с ней до «Аллеи грез» и садилась с ней на скамейку, носить ее такую закутанную на руках было тяжело. Позднее кто-то из приятелей Марии Маркеловны сделал маленькие санки со спинкой и боковыми закраинами, и тогда Таню можно было подольше катать. У Игоря не было шубы, у Оли была ватная курточка, крытая синим шифоном[496], которая была совсем неношеная, но была ей мала. Мария Маркеловна перешила ее и сделала Игорю хорошее теплое пальто.

Собираясь в эвакуацию, мы старались не брать ничего лишнего, и Мария Маркеловна не взяла с собой швейной машинки, она никак не могла себе простить такую оплошность. К счастью, Татьяна Васильевна Мандельштам оказалась более предусмотрительной и привезла с собой ручную машину, которую любезно давала Марии Маркеловне, когда она ей была нужна, но это, конечно, было неудобно. Т. В. Мандельштам очень сблизилась с Олей и Ириной. Домик их, который они занимали пополам с Тюменевыми, был близко от нас. Они часто гуляли вместе, вместе ходили как-то в Щучинск на базар за шерстью, но за грибами и ягодами мы ее с собой не брали, так как она всегда старалась забрать себе всего побольше и получше, мало беспокоясь о том, достанется ли что другим.

Полной противоположностью ей были Леонид Исаакович и Лидия Соломоновна Мандельштам, деликатнейшие люди, готовые отдать другим свое последнее. Лидия Соломновна очень щедро оплачивала оказываемые ей услуги, на что Татьяна Васильевна всегда сердилась. Татьяна Васильевна была женщина умная, но резкая и довольно язвительная, любившая посудачить. Муж был эвакуирован вместе с одним из институтов Академии наук. Жили они с ним, по-моему, не особенно хорошо. Девочка ее, Таня, хотя и была примерно одного возраста с нашими мальчиками, но с ними не играла, они ее звали «кусакой», так как она иногда ни с того ни с сего кусалась. И Ваня, и Таня испытали на себе ее зубки.

Казахи держали довольно тонкорунных овец и на базаре в Щучинске торговали их шерстью. Шерсть эта была не обделанная и не мытая, все это предоставлялось делать самим покупателям. Она была свалявшаяся, грязная, в земле и со всяким мусором. Такую шерсть покупали и наши дамы. После такой покупки по вечерам на стол в столовой постилались газеты, каждый брал себе кусок шерсти и щипал ее, пока она не превращалась в легкий, пушистый кусочек, вся грязь при этом падала на бумагу. Такую щипанную шерсть отдавали прясть кому-то в поселок, потом тщательно мыли и из нее можно было вязать. Вязать умели только Мария Маркеловна и Тоня, но Оля и Ирина взяли у бабушки несколько уроков и стали вязать детям, что им и требовалось. У Оли была взята с собой канва и мулине[497]. Мария Маркеловна сшила мальчикам по костюмчику из сурового полотна, а матери вышили каждая по своему вкусу узоры вокруг четырехугольного выреза и на планке.