Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Как я уже говорила, мимо нашей террасы шла дорога от поселка в корпус. В сторону поселка она полого шла вниз, а в сторону корпуса круто поднималась и вилась среди деревьев парка. С пологого спуска этой дороги дети постоянно катались на санках. В лунные вечера Ирина, Оля и Тоня поднимались вверх по дороге и оттуда катились на санках с захватывающей дух быстротой. В такое время никто уже не ходил по этой дороге и не мешал им немного развлечься. Другим развлечением, в котором и я принимала участие, была игра в домино. Поужинав, уложив детей спать и закончив всякие другие дела, мы садились вчетвером за стол в нашей столовой. Алексей Евграфович и Мария Маркеловна ложились спать рано, так что мы оставались одни. Играли мы довольно часто, всегда в одном и том же составе: я с Олей, а Ирина с Тоней, вели строгий счет выигранных партий. Окончательно выигрывала та сторона, которая первая выигрывала сто партий. Силы наши были примерно равными, но нам с Олей больше везло, так как за две последние зимы, проведенные нами в Боровом, мы с ней три раза выиграли по сто партий, а наши противники один раз.

С углем для электростанции дело обстояло все хуже и хуже. «Дядя Антон» давал свет только один раз в день — вечером, часов до двенадцати. Зимой утром, когда было еще совсем темно, приходилось обходиться с одной маленькой керосиновой лампочкой, которая в основном находилась в кухне, где топилась плита и готовился завтрак. Но ведь детям, особенно мальчикам, в темноте не сидится, оба они по очереди поплатились за свою непоседливость. По утрам приходилось часто открывать подполье, доставать оттуда разные припасы. Иногда на некоторое время подполье приходилось оставлять открытым, пока выставленные на пол столовой предметы переносили в кухню. Крышка подполья была как раз на дороге из нашей комнаты в столовую, в темноте не видно, открыта она или нет. Первым угодил туда Ваня, упал очень удачно на землю, так что совсем не ушибся, только всех напугал. Спустя некоторое время упал туда и Игорь, тот слетел так удачно, что уселся прямо в открытую кадку с капустой и тоже отделался одним страхом. Ваня был легонький, подвижный, подпрыгивал, подскакивал, любил бодать всех своей головой. Чаще других он бодал Игоря. Первое время тот был тяжел, неуклюж, не выдерживал Ваниного боданья и падал. Но в Боровом он окреп, изменился, толщина пропала, и Ване уже больше не удавалось повалить его, а так как Игорь стал сам давать ему сдачи, то Ваня прекратил свои нападения. Вообще они почти никогда не дрались и мирно играли вдвоем.

Об эвакуированных академиках и их семьях заботились и очень внимательно: их не только хорошо поместили, хорошо питали, но заботились и об их одежде и обуви. В первую же осень в Боровое привезли партию валенок для взрослых и детей. У нас у всех были взяты с собой валенки, но у многих их не было, а в суровые снежные зимы без них было не обойтись. Присылали чулки, носки, детскую обувь, нитки, головные платки, байку, фланель, бумагу и чернильные карандаши для работы академиков. Бумагу привезли большим рулоном и неразрезанными частями выдавали каждому академику. Бумага эта очень мне пригодилась для писания таблиц для доклада.

Газеты прочитывались нами от корки до корки, с особым интересом изучали мы карты различных участков фронта, высказывали предположения, как дальше будут развиваться военные действия. С нетерпением ждали мы известий со сталинградского фронта, чувствовали, что там зреет что-то большое и очень важное. Мальчики знали имена знаменитых наших маршалов и поделили их между собой: Ваня был Рокоссовский, Игорь — Ватутин. Когда Ватутин погиб, Игорь стал Жуковым. С замиранием сердца слушали мы позывные «Широка страна моя родная» и голос Левитана, говорящего: «Будет передано важное сообщение», — а затем: «От советского Информбюро». Прорыв блокады Ленинграда, победа под Сталинградом… Можно ли забыть, с каким восторгом мы слушали эти сообщения! Жалости к немцам я не чувствовала никакой, я до сих пор не верю ни одному немцу, будь он из ФРГ или из ГДР, безразлично. В них во всех течет кровь наших врагов, врагов безжалостных и жестоких, врагов — садистов и диких зверей.