Фазиль. Опыт художественной биографии

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Боже мой! Шестидесятые — начало семидесятых… Пятьдесят, а то и шестьдесят лет назад, а у меня такое ощущение, будто это было вчера. Я ведь тоже переступил порог «Нового мира» в 1967 году, студентом Московского геологоразведочного института, и первым человеком, которого я там встретил, была Инна Петровна Борисова. Царство ей Небесное, равно как и Анне Самойловне Берзер, и Мише Рощину, о котором вспоминает Владимир Войнович, и самому Войновичу, и Ефиму Яковлевичу Дорошу, о котором он, увы, забыл, говоря о «Новом мире». А Фазиль этого человека помнил всегда, потому что Дорош с 1967-го по 1970 год был не только членом редколлегии, но и заведующим отделом прозы. Это аберрация памяти у Войновича, скорей всего, связана с тем, что его «Мы здесь живем» напечатали в «Новом мире» в 1961 году, именно тогда, когда там служил будущий знаменитый драматург и его друг Рощин. А прозу Фазиля уже позже печатали Берзер и Борисова, а пробивал — не через цензуру, нет, а отстаивал перед «вторым этажом» — Ефим Дорош. Уже при нем увидело свет «Созвездие Козлотура». Атмосфера «первого этажа» была такая, что не кому иному, как Анне Самойловне Берзер, Лев Копелев положил на стол в ноябре 1961 года рукопись своего никому тогда не известного солагерника, укрывшегося под псевдонимом А. Рязанский, с неуклюжим названием «Щ-854. Один день одного зэка». Именно благодаря стараниям, настойчивости и своему профессионализму эта тихая женщина открыла миру великого Солженицына, который вдосталь нахлебался от советской власти, как в конечном итоге и она от него. Ася Берзер же и дала публикации безукоризненно точное название «Один день Ивана Денисовича». Впрочем, это всё мелкие подробности той жизни, которая, боюсь, не так уж и важна для нового поколения читателей.

МИХАИЛ ГУНДАРИН: Имена-то все легендарные, и замечательно, что Фазиль Искандер, вовсе не теряя своей индивидуальности, легко вписался в их круг.

Е. П.: Странно, что я его тогда там не встретил. Я ведь похаживал на «первый этаж», хотя меня впервые напечатали в «Новом мире» почти десять лет спустя после моего юного визита в журнал. Я окончил институт, уехал в Сибирь, но всё, что сочинял, отдавал в «Новый мир». И они меня не забывали: во время одной из моих поездок в Москву дали мне переплетенный рукописный экземпляр романа Солженицына «В круге первом». Так, пожалуй, я впервые познакомился с тем, что потом называлось «самиздат». Там я кого только ни встречал — Юрия Осиповича Домбровского, например. А вот Фазиля — нет, никогда. Очевидно, он, как Солженицын или Шукшин, всегда жил наособицу.

М. Г.: Кстати, Юрий Домбровский произвел на Искандера большое впечатление при личном общении.

Е. П.: Как и на меня!

М. Г.: Искандер вспоминал: «Как-то в разговоре со мной Юрий сказал: „Зачем мне что-то выдумывать. Лучше всего я знаю свою жизнь. А моя жизнь совпала с тем главным, что определяло судьбы миллионов моих современников. Лучше, чем свою жизнь, всё равно ничего не опишу…“ И полунищий Домбровский сидел и писал свою книгу» (речь шла о «Факультете ненужных вещей»).

К счастью, Домбровский успел увидеть роман опубликованным, в том же «Новом мире», кстати. Но только первую часть — «Хранитель древностей». Вторая вышла за рубежом, но западное это издание он, по словам Искандера, «успел подержать в руках». Если подумать, настоящее счастье для писателя с такой судьбой! Обе части будут опубликованы уже в перестройку. Во вступительном слове к роману Искандер напишет: «…если он столько лет писал свою книгу с таким упорством, порой испытывая самую подлую нужду, и при этом знал, что она не имеет ни единого шанса на напечатанье, значит он был уверен, что книга нужна всем нам, и он довел свою работу до конца. Нет и никогда не было значительного художника без этого всепобеждающего чувства внутренней правоты».

Памяти Домбровского Искандер много позже посвятит стихотворение «Утраты», где будут очень пронзительные, а вместе с тем и афористичные строки:

Какие канули созвездья,
Какие минули лета!
Какие грянули возмездья,
Какие сомкнуты уста!

Какие тихие корчевья

Родной, замученной земли.
Какие рухнули деревья.
Какие карлики взошли!

Отбушевали карнавалы

Над муравейником труда.
Какие долгие каналы.
Какая мелкая вода!

Точно сказано про многих: «Какая мелкая вода!» Так и хочется повторить.

При всём том Искандер оставался душой дружеских компаний, на месте не сидел. Его девиз начала семидесятых: ездить, путешествовать — и при этом писать, писать и писать.

Е. П.: Да, я в его литинститутской анкете (это когда он там недолго преподавал) с удивлением обнаружил, что в 1970-м, что ли, году он ухитрился съездить в Чехословакию и даже в Западную Германию, носившую тогда название ФРГ. Тоже некая мета избранности.