Фазиль. Опыт художественной биографии

«В самой работе меня настолько захватывает чисто творческая сторона дела, — рассказывал много лет спустя Искандер, — что всякие цензурные соображения не приходят в голову. Наверное, отдаленно я чувствую: это напечатать будет нельзя, а это, может, и удастся. Но такие мысли не приносят мне ни радости, ни горя, поскольку само творчество — источник такой радости, которая сильнее всего остального. И вот вещь написана. Передо мной — готовая рукопись. Тут положение дел немного меняется.

Начинается работа, в ходе которой не раз приходится идти на редакционные купюры. О некоторых из них я сейчас жалею, о других — нет. Это нужно понять: если бы я не шел на некоторые уступки, ничего не смог бы напечатать. К сожалению, уступки уступкам — рознь. Скажем, текст „Сандро…“ был просто-таки чудовищно истоптан. В свое время я даже написал заявление в редакцию о том, что не желаю работу печатать и рукопись забираю. Редакция примерно на пять процентов удовлетворила мои претензии. В таком виде роман и увидел свет».

В беседе с Евгением Поповым Искандер выразился еще определеннее:

«У меня по отношению к „Сандро“ был какой-то комплекс вины. Я принес роман в „Новый мир“, когда там уже Твардовского не было, другие люди были, и они сократили то, что я им дал, процентов на пятьдесят. Или на шестьдесят даже. Я был в мучительном состоянии, даже написал, наконец, заявление, что отказываюсь печататься, ну, они вернули… процентов десять. Всё равно это было чудовищно искажено, все главные мысли, главные главы были сокращены. Но мне были нужны деньги, неоткуда было их достать, и я согласился. А чувство вины оставалось — как бы за порубленного собственного ребенка…»

Ужасное сравнение! И не так важно, сколько «процентов» вернули в редакции — пять или десять.

Не следует принимать слова Искандера о деньгах как свидетельство его «рвачества». Вспомним, что он не работал нигде, кроме как за письменным столом. А семью нужно было кормить, и Искандер, как мужчина, да еще и с кавказскими традициями, остро чувствовал свою ответственность. Оттого и впадал в депрессию, что случилась «сшибка» двух ответственностей, двух долгов — перед родными и перед своей книгой, тоже, в сущности, родной, тоже ребенком… Об этом он и говорит.

Эллендея Проффер, напечатавшая полного «Сандро из Чегема» в легендарном издательстве «Ардис», подтверждает, что переживать из-за насильственных сокращений действительно стоило:

«Цензура совершенно изуродовала эту книгу. Можно сказать, что полный текст — это здоровый человек, а сокращенный — калека. „Сандро из Чегема“ — яркая многоцветная вещь, она сродни „Тысяче и одной ночи“. Но советская цензура изъяла оттуда целые главы, например, главу „Пиры Валтасара“, то есть вырвала у книги ее живое сердце. Даже „Мастер и Маргарита“ Булгакова не потеряла от сокращений так много. Советская цензура была в этот период очень жестокой».[73]