Фазиль. Опыт художественной биографии

В романе действуют или упоминаются реальные исторические лица, но все они так или иначе связаны с родиной автора. Сталин (в романе его часто называют Большеусый). Глава Абхазии в двадцатые — тридцатые годы Нестор Лакоба. Вся сталинская верхушка в знаменитых «Пирах Валтасара». Лидер грузинских меньшевиков и одно время правитель Грузии Ной Жордания. Царский родственник принц Ольденбургский… Но таких, РЕАЛЬНЫХ, не очень-то и много. В книге полно прежде всего вымышленных героев и даже целых вымышленных народностей (эндурцев и кенгурцев). Есть и главы, в которых главными героями являются животные. В новелле «Широколобый» — буйвол. В новелле «Рассказ мула старого Хабуга» повествователь — мул Арапка. Есть и мифические существа — фольклорные персонажи (глава «Джамхух — Сын Оленя, или Евангелие по-чегемски»). Вообще, «Сандро» — чрезвычайно населенная книга. По разным подсчетам, количество так или иначе действующих персонажей составляет несколько сотен, а если считать только упоминаемых — доходит до тысячи.

Условно все персонажи, включая животных, делятся на несколько групп:

• чегемцы и их родственники; автор относится к ним с подчеркнутой симпатией (хотя не рисует их только белой краской — есть и среди них разные люди);

• эндурцы — воплощение всего негативного, неприемлемого для чегемского мира; к ним автор относится то с насмешкой, то с прямым негодованием;

• «начальство» — люди, прибывшие словно ниоткуда, создания как будто иного вида, чем люди; как будто инопланетяне. Их автор рассматривает с подчеркнуто отстраненным интересом.

Как остроумно, но уклончиво писал сам Искандер в авторском предисловии,

«Мой немецкий переводчик Саша Кемпфе, прочитав „Сандро“, вдруг спросил у меня:

— Эндурцы — это евреи?

Начинается, решил я, но потом оказалось, что этот вопрос возбуждает любопытство разных народов. Эндурцев и кенгурцев я придумал еще в детском саду. Мой любимый дядя хохотал над моими рисунками, где я изображал бесконечные сражения двух придуманных племен. Потом любимый дядя погиб в Магадане, а эти придуманные народы всплыли в виде названия двух районов Абхазии. И теперь (только заткните кляпом рот психопату-психоаналитику) я скажу: эндурцами могут быть представители любой нации. Эндурцы — это и наш предрассудок (чужие), и образ дурной цивилизации, делающий нас чужими самим себе. Однажды мы можем проснуться, а кругом одни эндурцы, из чего не следует, что мы не должны просыпаться, а следует, что просыпаться надо вовремя. Впрочем, поиски и выявление эндурцев и есть первый признак самих эндурцев. Позднейший лозунг „Эндурское — значит отличное!“ — ко мне никакого отношения не имеет».

Однако понятие эндурцев как «чужих», а не «плохих своих», как настаивает Искандер, прижилось. Когда обострились отношения между Грузией и Абхазией, ясное дело, кого абхазы иногда называли эндурцами…

«Начальство» тоже показано в романе по-разному. Одно дело местная власть вроде бригадира Кязыма, «своего», чегемца, другое (действительно другое, несовместимое) — власти в Мухусе, включая сталинскую свиту (исключение делается разве что для Нестора Лакобы и его жены, трагически погибших в годы репрессий). Особенно неприятны Сталин и Берия — и тут, конечно, до конца неразрешенным остается вопрос, была ли для автора дополнительным минусом их национальная принадлежность…

Так почему мы называем «Сандро из Чегема» романом, в отличие, скажем, от цикла рассказов о Чике?

Справедливости ради отметим, что некоторые исследователи считают «Сандро из Чегема» все-таки циклом рассказов, имеющим проблемы по части стройности. Так, Н. Лейдерман и М. Липовецкий утверждают: