Фазиль. Опыт художественной биографии

«Он очень тяжело начал внутренне переживать всё случившееся. И мне надо было всеми силами помогать Фазилю хоть как-то поддерживать душевное и жизненное равновесие в условиях раскачки — от эйфории сначала до полной мрачности затем. Но теперь я иногда благодарно думаю, что весь этот общий грандиозный „метрОпольский“ скандал помог ему (да и начальству) избежать его личного, конкретного скандала из-за ардисовской публикации „Сандро из Чегема“. Как у нас говорится — нет худа без добра. Фазиль начал тогда писать свои мрачные, трагичные стихи и поэмы — „Паром“, „Баллада о свободе“ и другие. А затем, по мере обретения прежнего „жизнестояния“, он взялся за переводы из Киплинга, потом пошли „Кролики и удавы“ и далее — стихи, в том числе светлые, вплоть до „Поэмы света“. Душевное и жизненное равновесие в конечном счете победило. В полном соответствии с его собственным утверждением: „Жизнь сама себя защитит“».[88]

Чем еще занимался Искандер в начале восьмидесятых? Были встречи с читателями — немногочисленные и устроенные чуть ли не тайно.

Петербургская журналистка Мариэтта Турьян вспоминает о таком вечере в Ленинградском Доме молодежи в 1982 году. Несмотря на почти полное отсутствие афиш, людей пришло много. Искандер читал рассказы, отвечал на записки. Был сдержан, но бодр. Имел успех.

В своем мемуаре, опубликованном в журнале «Звезда»[89], Мариэтта Турьян вспоминает вопрос из зала: «Справедливо ли изречение Дантона: „Нельзя унести родину на каблуках своих сапог?“ И ответ: „Что значит `нельзя`? Иногда очень даже можно — Герцен, например. Иногда это оказывается единственно возможным. Вообще — в каждом конкретном случае по-разному“». Если память мемуаристку не подводит, то диалог довольно смелый, с намеком на массовый отъезд интеллигентов из околодиссидентской среды на Запад. (И опять упомянут Герцен — тезка, Искандер!)

Второй вопрос: «Действительно ли надо запивать кофе по-турецки холодной водой?» Ответ: «Вот видите, как вы привыкли к инструктированной жизни: можно, нельзя… Нравится — запивайте, не нравится — не запивайте».

Еще Искандер ездил в Ленинград на прогон спектакля по инсценировке своей притчи «Джамхух — Сын Оленя». Спектакль поставил Владимир Малыщицкий, известный тогда «неформальный» режиссер, в Молодежном театре в Измайловском саду. По воспоминаниям петербургских театралов, этот театр был «питерской Таганкой». Увы, дальше прогона дело не сдвинулось. То ли виноваты происки начальства, то ли театральные интриги… Режиссер после неудачи ушел из Молодежного, но с радаров не пропал — прославился первой в стране постановкой довлатовского «Заповедника» (1993 год). Более того, у него появился свой театр, где в 1997 году Малыщицкий поставит еще одну инсценировку Искандера — по рассказу «Думающий о России и американец». Приехавший на ту премьеру Искандер вспомнит и о проекте 1982 года, не дошедшем до массового зрителя:

«Еще 15 лет назад он предложил мне поставить спектакль по одной из глав повести „Сандро из Чегема“ — „Джамхух — Сын Оленя“. Я удивился, потому что не представлял, как можно перевести эту прозу в сценическое действие. Тем не менее рискнул, и не разочаровался в результате. Он сделал очень поэтичный, живой спектакль. С тех пор мы поддерживаем с Малыщицким отношения».[90]

Режиссер умер в 2008 году, в возрасте 67 лет. КТМ — Камерный театр Малыщицкого — существует в Санкт-Петербурге и сегодня.

Еще один малоизвестный эпизод в жизни Фазиля Искандера того времени — участие в создании фильма «Снег в сентябре» на Северо-Осетинской студии телефильмов. Режиссером выступил Рафаэль Гаспарянц, ныне здравствующий, снявший двенадцать игровых картин и около семидесяти документальных лент.