Фазиль. Опыт художественной биографии

Если подходить с позиции некоей советской табели о рангах, выше, элитарнее были лишь представители официоза, занимавшие места в президиумах. Им и бесчисленные переиздания, и поездки за границу, и прочие блага. Однако массовый интеллигентный читатель хотел совсем другой литературы — отнюдь не «секретарской». Умеренно — или не слишком умеренно — оппозиционная во все времена интеллигенция хотела видеть отзвук своих настроений в современной литературе. И находила этот отзвук у тридцатилетних писателей. Как будто существовал даже «теневой секретариат» уже со своей системой рангов, и место Искандера здесь было устойчиво высоким. Андеграунд как явление в те годы полностью еще не сформировался. Имена новых «литературных генералов» (в этот термин мы не вкладываем отрицательного смысла, а только констатируем факт) интеллигенция не знала. Юрий Кублановский, Саша Соколов, Евгений Харитонов, Виктор Кривулин, Елена Шварц, Дмитрий Пригов, Генрих Сапгир (как взрослый, а не «мультяшный» поэт), Игорь Холин, Ян Сатуновский, Всеволод Некрасов, даже Евгений Рейн, пока что были мало кому известны. Ребенок Владимир Сорокин (1955 г.р.) еще не был знаком с ныне всемирно известными главарями соц-арта Ильей Кабаковым и Эриком Булатовым. Виктор Пелевин родился в 1962 году.

Искандер вошел в «новомировский» круг авторов, но от «Юности» полностью отходить не спешил, хотя в то время существовало, как пишут мемуаристы, негласное разделение авторов шестидесятых на круг «Юности» и круг «Нового мира». Причем и в этой «круговой» принадлежности хватало забавных моментов.

«В тогдашнем „Новом мире“, — вспоминает Владимир Войнович, — было много смешного. Например, распределение по чинам и этажам: в кабинетах первого этажа располагались сотрудники от рядовых до заведующих отделами, а на втором — важное начальство, члены редколлегии. Сотрудники первого этажа были, понятно, более доступны авторам, которые числились как бы тоже рядовыми. Не помню, как насчет поэтов, а прозаики и критики… постоянно толклись в отделе прозы, где сидели сначала Анна Самойловна Берзер и Михаил Рощин, а после того как Миша стал известным драматургом, его место у двери заняла Инна Борисова. Здесь все собирались, курили, шутили, обменивались новостями, а к концу дня у кого-нибудь рождалась одна и та же идея: сбегать на улицу Горького, в магазин под редакцией газеты „Труд“, за водкой. Выпивали, закусывали бутербродами и наслаждались общением.

Второй этаж вел себя высокомерно, его обитатели вниз спускались редко и недоумевали, почему это авторы толкутся внизу, а подниматься наверх не стремятся. Не понимая, что сами же и установили такую дистанцию. И за очевидной надменностью скрывали зависть к первому этажу, особенно к Асе Берзер, обожаемой всеми авторами»[63].

Искандер держался несколько в стороне и завсегдатаем «молодежно-новомировских» попоек не был. Василий Шукшин, кстати, тоже.

После выхода «Козлотура» Искандеру предложили вступить в жилищный кооператив. Это было настоящим спасением для бесквартирной семьи. Но нужно было внести сразу четыре тысячи, очень большую по тем временам сумму. Где взять? Помог случай — аванс за сценарий по тому же «Козлотуру». Причем киношники понимали, что сценарий, скорее всего, не пропустят, времена стали меняться на глазах, гайки закручивались вовсю. Просто решили помочь хорошему человеку: аванс-то возвращать было не нужно. Так у Фазиля появилась шикарная по тем временам квартира в престижном районе с эксклюзивным, как сказали бы сейчас, окружением: сплошь знаменитости. У дочери своя комната, у главы семьи — кабинет для уединенной работы.

Сосед Искандеров по «Аэропорту», литератор (журналист, политолог, мемуарист, критик; автор сотен статей и множества книг), рецензировавший книги Искандера, ленинградец Владимир Исаакович Соловьев (позже эмигрировавший) вспоминал о жизни в семидесятых годах: