Фазиль. Опыт художественной биографии

«Стихи он сначала шагами выхаживал, потом записывал рукой, только потом подходил к машинке. Во всех квартирах, где мы жили, в местах, где он разворачивался на пятках, когда он по диагонали пересекал кабинет, пол был вытерт.

Мысли, которые его особенно задевали, буквально ранили, — их он часто выражал именно в стихах. Это обычно случалось в периоды упадка, когда он ходил душевно раненный, скажем мягко, — от неурядиц, связанных чаще всего с прохождением его вещей в печать. Потом эти выхоженные поэтические „формулы“ могли быть вмонтированы в какую-нибудь прозаическую вещь, в „Сандро“ например, — но это потом. Сначала стихи»[65].

В 1969 году, в год сорокалетия, у Искандера вышел сборник стихов «Летний лес» (издательство «Советский писатель», тираж 10 тысяч экземпляров, мягкая обложка, 104 страницы). Оформлен сборник — в отличие от предыдущих — стильно, в духе модернистской графики шестидесятых (художники Адольф Гольдман и Валерий Локшин).

Эта книга завершала ранний период Искандера-поэта. До 1987 года он больше стихотворных книг публиковать не будет, почти не будет публиковать и подборок в журналах. Как вспоминал о своих впечатлениях журналист и поэт Владимир Нузов, позднее, как и Владимир Соловьев, эмигрировавший в США:

«Помню тоненькую книжечку с пятнисто-зеленоватой, под цвет листвы, обложкой. <…> Три десятка стихотворений, одно лучше другого. <…>

К тому времени я был напихан стихами, удивить меня было трудно, а тут от чистого, горнего воздуха настоящей поэзии закружилась голова. Строчки запоминались едва ли не с первого прочтения.

Надежды единственный свет —
прекрасное слово товарищ.
Вдруг теплую руку нашаришь
во мраке всемирных сует…

Непререкаемо точно, чисто, духовно…»[66]

Этот сборник потерял в экзотике, которая для читателей ранних стихов Искандера была чем-то непременным и весьма привлекательным, зато приобрел в глубине и четкости мыслей. В камчатский цикл (впервые — частично — опубликован в 1965 году в «Юности») входит вроде бы типичная для Искандера баллада, но называется она «Лов рыбы у берегов Камчатки». В ней, как и в других стихах сборника, меньше общих слов, абстрактной романтики, больше точных, иногда очень смелых образов.

Словно включенная в электросеть,
Дрожит и фосфоресцирует сеть.

Первой камбалы первый блин

Шлепнулся и погрузился в сплин.

Красный краб, королевский краб

Шевелит свастикой сломанных лап.

Тра́вы сминая ударом хвоста,

Льется рыба — горбуша, кета,

И вдруг в этом адском парном котле

Птица запела в молочной мгле.

Свастика сломанных лап краба — признаться, такое у Искандера встречаем впервые. Столь необычное уподобление, пожалуй, можно назвать в чём-то и провокационным, особенно в советское время. Наверное, цензура пропустила потому, что лапы сломанные, то есть свастика повержена, вроде как на брошенных некогда у Мавзолея фашистских штандартах.

Не менее смелые — и неожиданные для Искандера ранних сборников — образы в стихотворении «Ночь перед Рождеством». Герой прикладывает ухо к животу беременной женщины и слышит своего еще не рожденного ребенка:

Неуловимый вздрог.
Заговорил. Забулькал!
Качнулся поплавок,
Клюет, как барабулька!

Толчок. Еще толчок!

Работай на здоровье!
Зеленый островок,
Омытый теплой кровью.

Почему островок зеленый? Цвет, естественно, тут ни при чем. Очевидно, это перенесение образа затерянного в океане острова (тропического, а потому и зеленого) на перинатальную тематику. А дольки апельсина в «Оде апельсину» сравниваются с некоей частью женского тела: