– Слушай, давай я схожу наверх за Холли, – предложил я. – Если мы оба останемся тут, я только продолжу быть злобным уродом, пока не дойдет до грандиозного скандала и я не испорчу тебе настроение и свидание. Я уже сделал это на прошлой неделе; не хочу становиться предсказуемым.
Оливия коротко, удивленно рассмеялась.
– Сюрприз! Я все-таки не конченый ублюдок.
– Знаю. Я никогда тебя таким и не считала.
Я скептически поднял бровь и начал сползать с табурета, но Оливия меня остановила.
– Я сама схожу. Холли не понравится, если ты к ней постучишь, пока она в ванной.
– Что? С каких это пор?
Губы Оливии тронула легкая, чуть печальная улыбка.
– Она растет, Фрэнк. Она даже меня в ванную не пускает, пока не оденется; пару недель назад я хотела что-то оттуда взять, открыла дверь – а Холли заверещала, как банши, а потом прочитала мне гневную лекцию о соблюдении личных границ. Если сунешься к ней, она тебе точно выговор объявит.
– Господи, – пробормотал я. Я помнил, как двухлетняя Холли в чем мать родила прыгала на меня прямиком из ванны, разбрызгивала кругом воду и хихикала как сумасшедшая, когда я щекотал ее нежные ребра. – Тогда беги наверх и веди ее скорее, пока она не отрастила волосы под мышками или еще что.
Лив снова чуть не рассмеялась. Раньше я смешил ее постоянно; по нынешним временам два смешка за вечер были своего рода рекордом.
– Я мигом.
– Не торопись. Мне все равно больше нечем заняться.
– Кофеварка включена, если хочешь, – почти неохотно предложила она, уходя. – У тебя усталый вид.
Оливия закрыла за собой дверь с негромким решительным щелчком, предписывающим мне не сходить с места – а то вдруг приедет Дерьми, а я вздумаю встретить его у парадной двери в одних трусах. Я отлепился от табурета и приготовил себе двойной эспрессо. Нельзя было не признать, что доводы Лив представляют интерес; над некоторыми из них стоило поразмыслить, а парочка таила в себе глубокую иронию. Как бы там ни было, все они могли подождать, пока я не решу, что, черт возьми, делать с Шаем, – и сделаю.
Сверху, из ванной, доносился шум сливаемой воды и щебет Холли, изредка прерываемый комментариями Оливии. Мне вдруг до умопомрачения захотелось взбежать наверх и обнять их обеих, повалиться всем втроем на нашу с Лив двуспальную кровать, как когда-то по воскресным вечерам, и валяться, тиская друг друга и хохоча, пока Дерьми не дотрезвонится у двери до припадка и “ауди” не укатит в закат; а потом заказать на дом горы еды и не вставать с постели все выходные – и половину следующей недели. На секунду я словно рехнулся и чуть не бросился выполнять желание.
Холли не сразу завела разговор о последних событиях. За ужином она рассказывала про занятие в студии хип-хопа, демонстрируя все движения и сопровождая их одышливыми пояснениями; потом взялась за домашнюю работу – и жаловалась гораздо меньше обычного; а потом свернулась на диване, крепко прижавшись ко мне, и мы стали смотреть “Ханну Монтану”. Холли посасывала прядь волос, чего уже давно не делала, и я чувствовал, что она размышляет.
Я не торопил.
Только когда я уложил дочку в кровать, подоткнул одеяло, обнял ее – горячее молоко допито, сказка на ночь прочитана, – она наконец сказала:
– Папа…
– Что, милая?
– Ты собираешься жениться?
Что за черт?
– Нет, лапонька. Ни за что. Я был женат на твоей маме – и мне этого больше чем достаточно. С чего ты взяла?
– А у тебя есть девушка?
Наверняка это ма постаралась – что-нибудь насчет развода и запрета на повторное венчание.
– Не. Я же говорил тебе на прошлой неделе, помнишь?
Холли задумалась.
– А та девушка, Рози… Ну, которая умерла? Которую ты знал до того, как я родилась?
– А что с ней?
– Вы с ней встречались?
– Ага. Мы с твоей мамой тогда еще не познакомились.
– Ты собирался на ней жениться?
– Да, собирался…
Холли моргнула, сдвинула тонкие, будто нарисованные, бровки и продолжала напряженно размышлять.
– А почему не женился?
– Рози умерла, прежде чем до этого дошло.
– Но ты говорил, что до сих пор даже не знал, что она умерла.
– Верно. Я думал, она меня бросила.
– А почему ты не знал?
– Однажды Рози просто исчезла – оставила записку, где написала, что уезжает в Англию; я нашел записку и решил, что она меня бросила. А оказалось, я ошибся.
– Папа…
– Да?
– Ее кто-то убил?
На Холли была бело-розовая пижама в цветочек, которую я погладил к ее приезду, – дочь любит свежевыглаженные вещи. Она усадила Клару на поднятые вверх коленки и в мягком золотом сиянии прикроватного светильника выглядела идеальной, как акварельная картинка в детской книжке. Холли меня пугала. Я бы руку дал отрубить, чтобы узнать, что говорю все правильно или хотя бы не совершаю чудовищных ошибок.
– Похоже, что могло случиться и так, – произнес я. – Это было давным-давно, и сейчас сложно сказать что-то наверняка.
Холли задумалась над моими словами, глядя в глаза Кларе. Прядка волос вернулась в рот.
– Если бы я пропала, ты бы подумал, что я убежала?
Оливия говорила что-то о кошмаре.