Фейтфул-Плейс

Ах вот оно что.

– Нет. – Мой ответ прозвучал так просто и уверенно, что я сам почти в него поверил. – Я любил ее по-другому. Не больше, просто по-другому.

Холли глядела в окно, наматывая нитку на пальцы, и сосредоточенно думала. Я не мешал. На углу ребята немногим старше Холли сталкивали друг друга с парапета, скалясь и галдя, как мартышки. Я заметил огонек сигареты и отблески банок.

В конце концов Холли напряженно, сдавленно спросила:

– Дядя Шай убил Рози?

– Не знаю. Не мне это решать, и не тебе. Это решат судья и присяжные.

Я пытался подбодрить ее, но Холли сжала кулаки и замолотила себя по коленям.

– Нет, папа, мне неважно, кто чего решит! На самом деле – он?

– Да. Я совершенно уверен, что он.

На этот раз дочь молчала еще дольше. Мартышки на парапете с одобрительным уханьем втирали чипсы друг другу в лицо.

– А если я расскажу Стивену, о чем мы с дядей Шаем говорили… что тогда будет? – наконец спросила Холли все тем же еле слышным голоском.

– Не знаю. Поживем – увидим.

– Его посадят в тюрьму?

– Возможно. От многого зависит.

– И от меня?

– Частично. Частично – еще от многих других людей.

Голос Холли чуть дрогнул.

– Но он никогда не делал мне ничего плохого! Он помогает мне с домашкой, а еще он научил нас с Донной, как руками показывать тени. Он разрешает отпивать у него кофе.

– Я знаю, зайка. Он был тебе хорошим дядей, и это важно. Но он еще много чего сделал.

– Я не хочу, чтобы его из-за меня посадили в тюрьму.

– Милая, послушай… – Я попытался поймать ее взгляд. – Что бы ни случилось, ты не виновата. Все, что сделал Шай, он сделал сам. А не ты.

– Но он все равно разозлится. И бабушка, и Донна, и тетя Джеки. Если я расскажу, они будут меня ненавидеть.

Голос дочери задрожал еще сильнее.

– Они огорчатся, это да. Может быть, даже немного рассердятся на тебя поначалу. Но даже если так, все пройдет. Я понимаю, что ты не виновата, – и они тоже поймут.

– Откуда ты знаешь? Вдруг они будут ненавидеть меня всегда? Ты не можешь ничего обещать!

Холли смотрела затравленно, кожа вокруг глаз побелела. Я пожалел, что не вмазал Шаю покрепче.

– Ты права, – сказал я. – Обещать не могу.

Дочка обеими ногами лягнула спинку пассажирского сиденья.

– Не хочу! Хочу, чтобы все отвязались и оставили меня в покое. Лучше бы я никогда не видела эту дурацкую записку!

Сиденье качнулось вперед от нового удара. Я бы позволил Холли разнести машину в хлам, лишь бы ей стало полегче, но она лягалась так сильно, что могла ушибиться. Я быстро повернулся и сунул ладонь между спинкой сиденья и ногами Холли. Она беспомощно пискнула и яростно извернулась, пытаясь пнуть сиденье, не задев меня, но я удержал ее за лодыжки.

– Я знаю, лапонька, знаю. Я тоже ничего этого не хочу, но так уж вышло. Поверь, мне очень хотелось бы пообещать, что все будет хорошо, стоит тебе сказать правду, но я не могу. Я даже не могу пообещать, что тебе будет легче; возможно, будет, но запросто может стать и хуже. Могу сказать только, что ты в любом случае должна это сделать. Жизнь не всегда оставляет нам выбор.

Холли откинулась на детском сиденье, глубоко вздохнула и попыталась что-то ответить, но вместо этого зажала ладонью рот и заплакала.

Я полез было на заднее сиденье, чтобы крепко ее обнять, но вовремя сообразил: ревет не маленький ребенок, который верит, что папа сейчас возьмет на ручки и все исправит. Это осталось позади, где-то на Фейтфул-Плейс. Я потянулся и взял Холли за руку. Она вцепилась в меня, как утопающая. Мы еще долго так сидели – Холли прижалась лбом к окну и содрогалась от беззвучных рыданий. Позади нас мужские голоса обменялись парой резких реплик, затем хлопнули дверцы машины – и Стивен уехал.

* * *

Есть нам не хотелось. Для собственного спокойствия я все-таки заставил Холли съесть радиоактивного вида круассан с сыром, который мы купили по пути, а потом отвез ее назад к Оливии.

Я припарковался перед домом и обернулся, чтобы взглянуть на Холли. Она посасывала прядь волос и смотрела в окно широко распахнутыми глазами – спокойно и задумчиво, будто усталость и перенапряжение ввели ее в транс. По дороге она успела вытащить из рюкзака Клару.

– Ты не доделала математику, – сказал я. – Миссис О’Доннелл будет за это ругаться?

Холли, казалось, не сразу вспомнила, кто такая миссис О’Доннелл.

– А, мне все равно. Она тупая.

– Наверняка. Тем более незачем тебе вдобавок ко всему выслушивать ее тупости по этому поводу. Где твоя тетрадка?

Холли, как заторможенная, достала тетрадь и протянула мне. Я пролистал до первой чистой страницы и написал: “Уважаемая миссис О’Доннелл! Пожалуйста, извините Холли за то, что она не доделала домашнюю работу по математике. Она плохо себя чувствовала в эти выходные. Если возникнут вопросы, прошу обращаться ко мне. Заранее спасибо, Фрэнк Мэкки”. На предыдущей странице круглым старательным почерком Холли было написано: “Если у Дезмонда 342 кусочка фруктов…”

– Держи, – сказал я, возвращая тетрадку. – Если начнет цепляться, дай ей мой номер телефона и скажи, чтобы отстала. Ладно?

– Ага. Спасибо, пап.

– Твоя мама должна обо всем этом знать. Давай я сам ей объясню.