Фейтфул-Плейс

– Конечно, позвоню. Все, давай прямо сейчас, как подумаю, что она сидит вся на нервах и в расстройстве…

– Джеки, – сказал я. – Погоди секунду.

– Что?

Я готов был дать себе подзатыльник, но все равно спросил:

– Скажи мне, раз уж зашла речь… А мне ты будешь еще звонить? Или только Холли? – Пауза длилась всего долю секунды, но мне и этого хватило. – Если не будешь, ничего страшного, крошка. Я понимаю, что тебя беспокоит. Просто хочется знать, чтобы даром не тратить время и нервы. Разве так не лучше?

– Да, лучше. Господи, Фрэнсис… – Быстрый вздох, почти спазм, словно ее ударили в живот. – Конечно же, я с тобой свяжусь. Конечно. Просто… возможно, не сразу. Может, через несколько недель или… Не буду тебе врать: у меня голова кругом, не знаю, что и делать. Наверное, должно пройти время…

– Разумно, – сказал я. – Поверь, мне знакомо это чувство.

– Прости, Фрэнсис, – тонким, обреченным голосом сказала она.

Даже у такого гада, как я, хватило совести ее не попрекать.

– Всякое бывает, крошка. Ты не виновата – не больше, чем Холли.

– Я виновата. Если бы я не привела ее к ма…

– Если бы я не привез ее в тот самый день. А еще лучше – если бы Шай… Ладно, чего уж там… – Остаток фразы повис в пространстве между нами. – Ты старалась как лучше; большего не сумел бы никто. Соберись с мыслями, крошка. Не спеши и позвони, как будешь готова.

– Позвоню. Ей-богу, позвоню. И, Фрэнсис… Береги себя. Серьезно.

– Ладно. Ты тоже, милая. Когда-нибудь свидимся.

Перед тем как Джеки отключилась, я снова услышал быстрый, судорожный вздох. Хотелось надеяться, что она вернется в дом, в объятия Гэвина, а не останется плакать в темноте.

* * *

Через несколько дней я отправился в “Джервис-центр” и купил циклопических размеров телик, созданный для тех, в чьем мире невозможно накопить на что-то более существенное. Я подозревал, что электроники, даже самой впечатляющей, недостаточно, чтобы Имельда удержалась и не врезала мне по яйцам, а потому припарковался в начале Хэллоус-лейн и стал ждать, пока Изабель вернется домой оттуда, где пропадала целый день.

Стоял холодный серый день, небо набухло то ли дождем, то ли снегом, выбоины подернулись тонкой ледяной коркой. Изабель стремительной походкой появилась со стороны Смитс-роуд, склонив голову и плотно кутаясь в легкое псевдодизайнерское пальто от пронизывающего ветра. Меня она не замечала, пока я не вышел из машины и не заступил ей дорогу.

– Изабель? – уточнил я.

Она с подозрением уставилась на меня.

– А кто спрашивает?

– Тот самый урод, который расколотил твой телик. Приятно познакомиться.

– Отвали, а то закричу.

Малышка с характером, вся в мать. Прямо на сердце потеплело.

– Сбавь обороты, мисс Шумахер. В этот раз обещаю не буянить.

– Тогда что тебе надо?

– Я привез вам новый телик. С Рождеством!

Взгляд стал еще подозрительнее.

– Почему?

– Слышала когда-нибудь про муки совести?

Изабель сложила руки на груди и презрительно оглядела меня. Вблизи сходство с Имельдой оказалось не столь разительным, а подбородок был круглый, как у Хирнов.

– Не нужен нам твой ящик, – заявила она. – Хотя спасибо, конечно.

– Тебе не нужен, а твоей маме и сестрам, возможно, пригодится. Может, хоть спросишь у них для начала?

– Ага, сейчас. Откуда нам знать, вдруг этот ящик сперли позавчера? Мы возьмем, а ты вечером придешь нас арестовывать?

– Ты переоцениваешь мои умственные способности.

Изабель подняла бровь.

– Или ты недооцениваешь мои. Потому что я не настолько тупая – брать что-то у копа, который ненавидит мою маму.

– Что ты, какая ненависть! Мы немного разошлись во мнениях, все разрешилось, с моей стороны ей нечего опасаться.

– Надеюсь. Моя мама тебя не боится.

– Хорошо. Хочешь верь, хочешь не верь, я ее обожаю. Мы выросли вместе.

Изабель задумалась.

– Тогда зачем ты разбил наш телик? – строго спросила она.

– А что мама говорит?

– Ничего.

– Тогда и я промолчу. Джентльмену не пристало раскрывать тайны дамы.

Изабель бросила на меня уничтожающий взгляд, чтобы показать, что мое фразерство не произвело на нее впечатления; впрочем, она находилась в том возрасте, когда любые мои попытки ее впечатлить были заведомо обречены на провал. Я попробовал представить, каково это – видеть свою дочь с грудью, подведенными глазами и законным правом сесть на самолет и улететь куда захочется.

– Эта фигня, чтобы она на суде говорила как надо? Так она уже дала показания тому молодому парню – как его там, – ну, рыжему хлюпику.

Я почти не сомневался, что Имельда Тирни еще десять раз изменит эти показания до начала суда; однако, если бы мне вздумалось ее подмазать, вовсе необязательно было спускать месячный бюджет, хватило бы пары блоков сигарет “Джон Плеер Блю”. Впрочем, я предпочел не делиться этими соображениями с Изабель.

– Меня это не касается, – сказал я. – Давай проясним: я не имею отношения ни к этому делу, ни к этому парню, и мне ничего не нужно от твоей мамы. Понятно?

– Значит, ты такой первый. А раз тебе ничего не надо, я пойду, ладно?