Фельдмаршал в бубенцах

— Милый мой, вчера приходил тот самый человек, что вытащил вас из воды в ту ужасную ночь. Он оставил мне денег еще за десять дней вашего проживания. — Уже договаривая фразу, Ассунта ощутила неуверенность, так исказилось лицо постояльца, но он промолчал, и хозяйка продолжила: — Не скрою, я была порядком удивлена. А господин этот пояснил, что он одинок, что прожил жизнь не так, как хотел, что жаждет искупить былые грехи… Словом, он сказал всю приличествующую случаю благородную галиматью.

Пеппо, сидевший с каменным лицом, вдруг на знакомый манер кривовато усмехнулся:

— Хорошо сказано… Стало быть, меня хотят задержать в вашей траттории. Да еще на серебряной цепочке. Занятно. А я-то, дурак, уже возомнил…

Он осекся, снова хмурясь, но трактирщица хлопнула ладонью по столу:

— Я же просила, дослушайте! Я не знаю, что привело вас в Венецию. Надеюсь, что вы не станете повторять мне сказку о своем папаше-оружейнике. Но Джузеппе… я голову даю на отсечение: этот человек не хочет вам зла. Вы не помните той ночи. Вы не могли видеть, как он бегом мчался по лестнице на второй этаж, неся вас на руках! Вы не слышали, как он орал на Энцо, требуя лучшего врача за любые деньги! Он отказался даже просушить камзол. Все время, пока врач колдовал над вами, этот человек стоял в углу комнаты и смотрел на вас, шевеля губами. Назовите меня старой дурой, Джузеппе, если он не молился. А потом… я принесла чистые простыни. Он сидел у вашей постели, держа вас за руку. Я никогда не видела у человека таких страшных глаз. У меня самой нутро заломило. Мальчик мой… Я не знаю, кто этот человек, но, прошу, не спешите его оттолкнуть. Дайте ему еще немного времени. Кто знает…

Она осеклась, отирая краем передника глаза. Пеппо молча сидел у стола. Потом медленно поднял голову:

— Донна Ассунта, если этот человек так… много для меня сделал, почему он не встретится со мной? Почему плетет какие-то странные тайны, вовлекая в это вас? Ведь я в двух шагах.

Трактирщица всхлипнула, но ответила строгим тоном:

— Я спросила. Он отговорился тем, что ничего не хочет от вас и лишь желает знать, что вы в безопасности. Но я… я уверена, что он просто не решается.

Юноша потер висок. Встал, зачем-то снова провел руками по столу, нащупал ту самую перчатку и повертел в пальцах. А потом решительно произнес, зачем-то поворачивая на пальце перстень:

— Я подумаю, донна Ассунта.

Глава 23. Письмо с эшафота

Высокие часы, походящие на миниатюрный замок из полированного ореха, мелодично отбили полночь. Мягкий гул разнесся по второму этажу, угасая под высокими потолками, и доктор Бениньо на миг поднял голову от ступки, где растирал сухие листья пустырника: ему всегда нравился бой этих часов. А в ночное время шумы особняка оседали, и музыка медных колокольцев звучала на какой-то особенный чародейский лад.

Врач бегло улыбнулся и снова взялся за тяжелый пестик, как вдруг из утихающего эха вынырнула дробная поступь. В дверь постучали. Бениньо рефлекторно вздрогнул, не столько от резкого звука, сколько от грубости, с какой стук этот вырвал его из переливчатого голоса часов. А на пороге уже показался лакей:

— Господин доктор! Прошу милостиво простить, но ее сиятельство вас требует, очень волноваться изволит.

— Сию минуту! — сухо отсек врач, застегивая верхнюю пуговицу камзола, и устремился к двери.

Подходя к покоям герцогини, врач кивнул Клименте, несущему караул у двери, и вошел в будуар. Лазария Фонци в полном дневном облачении сидела в кресле у окна, глядя в темный орнамент переплета. Бениньо приблизился к синьоре, поклонился:

— Ваше сиятельство, вы еще не изволили переодеться. У вас есть иные распоряжения? Я к вашим услугам.

Фонци перевела взгляд на врача, и Бениньо ощутил укол беспокойства. Что-то было не так… Серые глаза герцогини прожигали его ясным пристальным взглядом, в котором замерло незнакомое врачу выражение. Тусклое отчаяние пополам с холодной злобой. Так порой смотрят животные, вынужденные отгрызть стиснутую капканом лапу:

— Вы явились. Прекрасно. Мне нужна… ваша помощь. Приго… товьте черниль… ный прибор и печать.

Бениньо почувствовал, как в животе расслабилась туго сжатая пружина. Герцогиня всего лишь снова решила переписать завещание… Эта прихоть посещала Лазарию каждые несколько месяцев, и врач давно привык писать под диктовку все новые документы. Видимо, Фонци вновь привиделся дурной сон. Врач сноровисто вынул из секретера чернильницу и приготовился записывать.

— Я весь внимание, моя синьора, — поклонился он, и губы герцогини исказились в подобии улыбки:

— Велико… лепно. Итак. Я, Лазария… Бернарда… Контелло, восьмая… герцогиня Фонци, отлучаю Лауро… Бениньо, моего личного врача, от зани… заним… маемой им должности… за лживость и вероломство. Расчет… будет выпи… сан казначеем согласно дого… вору о найме. Бениньо… вы сломали… перо? Возьми… те другое. — Глухой невнятный говор парализованной скрежетнул на вопросительной ноте, и врач поднял глаза.