Фельдмаршал в бубенцах

А ведь все было так просто… Поднять клинок и трижды ткнуть его в ненавистную спину. Вот и все. «Выживает тот, кто хочет жить, Мак-Рорк, а не впечатлить окружающих…»

Три гулких удара колокола приглушенно разнеслись над морем, и вдруг что-то громыхнуло в ночной тьме. Полковник замер, перестав сопротивляться, словно разом лишившись сил. А на берегу уже все стихло. Ветер донес слабый звон якорной цепи и скрип крамбола[5] «Бонито» покидал берега Венеции. Сюзерен так и не взял своего юного бестолкового паладина в крестовый поход.

Глава 26. Паладин-исповедник

Он чувствовал себя, как портовая крыса, которую пнули матросским башмаком. Слева громоздились целые горы ветхих рыбацких сетей, большей частью уже отслуживших, подмокших и испускающих удушливую вонь. Справа бухтами лежали канаты. Плащ порядком отсырел, а полузажившая рана уже который час подряд раздражающе ныла.

Пеппо вздохнул и попытался сесть поудобнее. Сам виноват. Конечно, явиться заранее было разумно, но вовсе не означало, что нужно тащиться в Капо Пьетро за несколько часов до отплытия…

Затаившись в своем укрытии, он второй час неистово скучал и изводился гложущей тревогой. В этом сыром лабиринте было чертовски неуютно, однако едва ли кому-то удалось бы разглядеть здесь съежившегося человека.

Поначалу оружейник был спокоен, довольный тем, что без приключений добрался до места и нашел укромную нору для ожидания. Но время шло. Дождь то и дело усиливался и дробно колотил по плащу. Издалека порой доносился колокольный звон, протяжно шелестели волны, ворочаясь у причала, и Пеппо все сильнее охватывало тоскливое беспокойство.

Стоило ли верить записке? С чего он взял, что эта невнятная бумажка действительно от Годелота, и очертя голову рванулся на зов? Ей-богу, будто дитя. Хотя он не понаслышке знает, что такое ловушки. А если все же записка от Лотте?

Пеппо поморщился и потер виски. Хватит. Все со временем разъяснится, надо лишь ждать и не терять головы. Еще до полуночи он слышал, как выходили на ночной лов рыбаки. Теперь часов до четырех утра здесь будет совсем пустынно. Где же стоит «Бонито»? Судя по скрипу снастей и звону цепи, крупное судно в гавани всего одно, вон там, правее. Только «Бонито» ли это?..

А с берега неслись звуки, несомненно, предшествующие отплытию судна. Скрипели ручные тележки, что-то громыхало, кто-то зычным голосом распекал кого-то за бестолковость и заковыристо называл соломенным дурилой. Шум почему-то на свой лад ободрял, и Пеппо не без любопытства вслушивался в суету корабельного мирка. Это порядком занимало.

Однако вскоре возня на берегу затихла, откатившись дальше и приглушаясь рокотом волн — похоже, весь экипаж поднялся на борт. Не рано ли? Ведь недавно отбило всего-то полпервого ночи…

Но Пеппо не успел вдуматься в этот странный факт. Откуда-то донесся звук, заглушенный ветром, свистящим меж канатных бухт, но все равно отчетливый. И подросток готов был поклясться, что это звон оружия. Он подобрался, настораживаясь и напряженно вслушиваясь в мешанину звуков. И ему все яснее чудились звон клинков, вскрики и брань. Неподалеку шла схватка.

В сущности, трудно выбрать лучшее место для сведения счетов, чем эта отдаленная бухта, но сейчас Пеппо был уверен: это не драка подвыпивших солдат. Уверен так неколебимо, словно весь мир в ту ночь замер, безмолвно сидя по углам и не смея решать свои мелочные неурядицы до тех пор, пока не будет развязан этот нелепый узел, пока Годелот не окажется здесь и это невыносимое ожидание не окончится.

Пеппо быстро задышал, ощущая, как бешено заколотилось сердце. Подметки сапог будто накалились, и подростку до озноба захотелось стремглав рвануться туда, на этот шум, подтверждавший, что письмо не лгало. Но он продолжал сидеть на земле, до хруста стискивая кулаки. Он слишком хорошо знал, какую роковую роль может сыграть, сунувшись в пекло слепым и бесполезным олухом.

Ветер дул не в ту сторону. Звуки искажались, и Пеппо уже не понимал, какие из них действительно улавливает его волчий слух, а какие дорисовывает сидящая в груди шипастая паника.

А потом вдруг ударил корабельный колокол, вдребезги разбивая неверную ночную полутишь и остатки самообладания, а за ним издали раздались обрывки крика: «…те…тор!»

Пеппо узнал бы этот голос из сотен других. Он не успел ни о чем подумать, просто взметнулся с земли и опрометью ринулся на берег, натыкаясь на вороха мокрых канатов и волглые груды сетей, путаясь в попадающихся под ноги веревках, оступаясь и продираясь дальше.

Ветер хлестнул по лицу, сбил дыхание, крылом взметнул за спиной плащ, и юноша раскинул руки в пустоте, захлебываясь этим ветром пополам с клокочущим ужасом. Чьи-то голоса загомонили будто совсем неподалеку, и вдруг послышался звук, словно где-то далеко, невероятно далеко взвели курок.

Но тут же из свиста ветра налетела чья-то поспешная поступь, и задыхающийся голос резанул оружейника слева:

— Вы Джузеппе?! — Чьи-то цепкие пальцы, не дожидаясь ответа, схватили за руку. — Бежим, скорее!

Пеппо вырвал руку, ощетиниваясь.