Фельдмаршал в бубенцах

Однако все обернулось куда проще. Бениньо даже не попытался задавать нежелательных вопросов. Выслушав отчет о вояже, он кивнул, и голос его еще больше потеплел:

— Вы превосходный порученец, друг мой. Надежный и толковый. — Он перехватил взгляд Годелота и нахмурился с легким укором. — Да не коситесь вы так мрачно на эти монеты! Понимаю, вы думаете, что я хочу откупиться от своих прежних посулов. Это не так, друг мой. — Бениньо посерьезнел. — Деньги эти ваши, я дал вам их без всякой нужды в отчете. Но моей признательности они не окупают. И если вы уже решили, чего бы вам хотелось в награду, — я слушаю вас. Если же нет — я подожду, подумайте без спешки.

Несколько минут оба молчали. Годелот, почти не чувствуя вкуса, потягивал дорогое вино. Быть может, имело бы смысл просто сохранить должок до удобного случая, но шотландец не верил в постоянство удачи и предпочитал не тянуть. К тому же решение давно было готово… Мысленно содрогнувшись от собственной наглости, он поднял на врача глаза:

— Да, доктор, я уже решил. Я хочу получить ответ на один вопрос. Кто отец Пеппо?

Бениньо не удивился. Он внимательно и задумчиво посмотрел в глаза шотландцу и медленно сложил пальцы под подбородком.

— Это не случайный вопрос, верно, друг мой? — спокойно проговорил он. — У вас есть причина задать именно его. Что ж…

Он недолго подумал, глядя в темный камин.

— Хотелось бы мне назвать вам точное имя. В конце концов, каждый имеет право знать своих родителей. Однако не все так просто. И если даже допустить, что во всей этой истории нет никаких ошибок и ваш друг действительно потомок этого мрачно известного рода, то он рожден вне брака.

Бениньо снова заколебался, подбирая слова.

— Видите ли, все подробности известны мне лишь из отчетов. Полковник Орсо лично наводил все возможные справки о семье вашего приятеля, а он человек добросовестный… даже слишком. В последнем поколении Гамальяно было всего двое сыновей. Женат не был ни один. Старший рано умер, а младший покинул отчий дом и, по слухам, принял монашество. Однако ваш друг существует, а значит, кто-то из братьев успел вкусить греха.

Годелот нахмурился:

— А известно, когда и отчего умер старший?

Он не успел прикусить язык, как Бениньо чуть приподнял брови.

— У меня есть странное чувство, что вы не так уж и мало знаете, друг мой, — без всякой иронии отметил он. — Однако мне не известен ни год смерти старшего брата, ни ее причина. Полковник лишь видел могилу. Имен я тоже называть не стану. Но давайте мы оба сделаем вид, что не понимаем друг друга и просто сплетничаем о чужих жизненных перипетиях. Я не могу с уверенностью ответить на ваш вопрос, зато могу показать вам один документ. Вы прочтете его здесь и никому не обмолвитесь, что видели его. Вы сделаете выводы сами и ни о чем не станете спрашивать — я не отвечу. Договорились?

— Да! — отрезал шотландец, почему-то ощущая, что сейчас вопросы станут не нужны.

Врач встал и отпер один из шкафов. Порылся на полке, что-то снова со скрежетом отпирая, и обернулся к Годелоту.

— Вот, взгляните.

Он вернулся к креслу, протягивая юноше ветхий желтый конверт, испещренный следами грязных пальцев и зияющий дырами по углам. Годелот осторожно взял конверт, поворачивая его к свету шандала. Но ни имени, ни адреса уже было не разобрать, лишь бледные завитки угадывались на бумаге.

— Что это за послание? — тихо спросил он.

Доктор сел напротив.

— Это письмо одного хорошо известного вам человека к некой женщине, — проговорил он с задумчивой ноткой. — У этого письма невеселая история. Но, возможно, оно что-то для вас прояснит. Хотя я и по сей день не считаю, что с вашей стороны умно́ копаться в этой старой и неприглядной саге.

Годелот сжал зубы и осторожно открыл конверт, словно давая врачу время передумать. Но тот молчал, и шотландец медленно вынул из неказистого хранилища сложенный лист, обмахрившийся по сгибам и исписанный мелкими порыжевшими буквами. Несмело взглянул на Бениньо, но тот поднялся с кресла и рассеянно уставился в окно, будто не замечая, что происходит у него за спиной. Годелот развернул письмо и прочел ровные строки, написанные хорошо знакомым ему почерком: