Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Как указано на надгробной плите, отец Якова умер в 1925 году. Однако беседа на могиле происходит не ранее 1937 года, о чем свидетельствует перифраза известного сталинского афоризма «сын за отца не отвечает», звучащего в устах Якова как «Сталин учит всех людей быть верными детьми своих отцов» (с. 213). Тем самым фраза «отца народов» в интерпретации платоновского героя приобретает иной, противоположный смысл, связанный не с отказом от отцов, как это массово было в реальности 1930-х годов, а с родовой памятью и преемственностью поколений. Любовь к отцу, память об отце Яков хранит все годы после его ранней смерти. Хотя в голосе отца постоянно слышится тревога, вызванная беспокойством о его забвении.

В ранней статье Б. Поплавского «О судьбах России» (1921) высказана мысль, очень точно определяющая основу беспокойства отца в платоновской пьесе. Со ссылкой на Ницше автор статьи пишет: «…любящая диктатура высших представителей есть идеал общества младенческого народа»[226]. Модус младенчества в образе сына проявлен у Платонова в ряде реплик, где Яков обращается к авторитету Сталина:

Яков…Самая лучшая техника – это высший человек, а высший человек живет у нас, в Советском Союзе.

Голос отца. Откуда ты это узнал?.. Высший прекрасный человек – вот в чем тайна, которую мы не могли открыть, – и поэтому мы умерли в тоске.

Яков. Я научился этому у Сталина.

Голос отца. В чем его учение?

Яков. Я еще сам не научился всему его учению. Но я знаю, что Сталин учит всех людей быть верными детьми своих отцов, он велит не изменять тому, что было в отцах высшим и человеческим, он хочет сделать героическую душу человека законом всей земли. Он сам ученик Маркса и Ленина.

Краткое молчание.

Голос отца. Мой отец родил меня и велел быть только добрым и терпеливым. А я хотел, чтобы ты стал знающим и смелым. Но ты должен теперь стать мудрым и счастливым. Ты должен быть моим идеалом! Но кто поможет тебе быть таким человеком, и будет ли это так? – Ведь я, твой отец, мертв и бессилен…

Яков (встает на ноги). Так будет, отец! Если даже мне придется бороться со всем миром… я один встану против них всех, я один буду защищать тебя, Сталина и самого себя! (с. 214).

В этом диалоге высвечивается коммуникативная ситуация quipro quo: для отца преемственность памяти уходит корнями в библейскую традицию. В его словах «Мой отец родил меня» воплощено идущее от Ветхого Завета утверждение мужского первенства в деторождении (родил в значении дал жизнь), закрепленное в христианском сознании евангельской формулой «Авраам родил Исаака». Данное сыну имя Яков (Иаков) служит знаком продолжения этой духовной преемственности, в начале которой стоит имя Бога, Отца-Жизнеподателя, вписания в нее своего фамильного рода. На древнюю традицию указывает и обозначение жизни как «жития» на могильном камне отца. Однако для Якова его собственная духовная родословная идет не от родного отца, а от «отца народов» Сталина. Понимание отцом этой разницы обозначено в тексте ремаркой «краткое молчание». Пауза в диалоге возникает после признания сына о верности Сталину. Любовь к отцу, тоска о нем – это, скорее, природное сыновнее чувство, тогда как из сталинского «учения» Яков черпает знания о жизни, о рождении «высшего человека». То, что для отца и его поколения до конца осталось тайной жизни, для поколения Якова становится решенной проблемой. Сталинским «учением» подпитывается и его порыв «раздавить» «врагов людей». Таким образом, в подтексте диалога скрыта тревога писателя за духовную судьбу молодого поколения, бескорневая природа которого может превратить его в слепого исполнителя власти (эта точка зрения воплощена в пьесе в травестийном образе Служащего), сделать как частью карательной системы, так и ее жертвой: за синтагмой «враги людей» вычитывается главная формула сталинской эпохи «враг народа».