Обращения друг к другу здесь также имели ролевой характер: «Виктуар, дражайший Виктуарий, алмаз души моей и хризопраз сердца моего, любезный Виктуарий, о самый великий поэт из бухгалтеров и гениальнейший бухгалтер среди поэтов, нерадивый прикащик мой Виктуарка»; и с другой стороны: «Ягуар Иоаннович, г-н О’Бизиани, уважаемый господин Абызьянинов, дорогой мэтр, милый Ягорушка, пане Ежи, Ваше превосходительство Ягуарий Иоаннович». О своем приеме в члены Союза писателей СССР Абызов сообщает одновременно отвечая на вопрос Рутминского, не может ли он помочь связаться с С. Лемом: «Теперь мы члены ССП и отношение к нам другое. Но мы тебя любим и можешь обращаться к нам без чинов, запросто, зови нас без церемоний „Ваша светлость“. А буде наведаешься в Ригу, то заходи, тебе всегда вынесут рюмку водки и полтиник (так в письме. – Авт.)
серебром. Вот так, братец. Отвечаю на твои продерзостные вопросы (я, конечно, прощаю тебе твое незнание, кто Мы есть, и то, что ты писал не на гербовой, а на простой). С Лемом мы лично контакта не имеем. А тексты его писаний получаем прямо из Польши, где у Нас имеется приятель» (из письма 1962 г.). Неоднократно публиковавший переводы С. Лема, Абызов в другом письме «отчитывает» опередившего его друга: «Ты уж, братец, прости меня, зане не писах посланий бугхальтеру своему, во Екатеринбурхе (так в письме. – Авт.) обретающу. <…> Ты не более (но и не менее) как крокодил, сиречь аалигатор (так в письме. – Авт.). Да как ты посмел перепереть пиески Лема, когда я сам собирался это сделать?!» (из письма 1964 г.). А в случае с задержкой выплаты Абызову гонорара за перевод романа латышского писателя Анатоля Имерманиса, напечатанного в трех номерах журнала «Урал»[379], Юрий Иванович направил Виктору Сергеевичу послания следующего содержания: «Почто же молчишь? <…>…поправи штаны и гряди в журнал „Урал“. Сначала пройди в секретариат и скажи, что это 1) свинство 2) дискриминация. <…> Имерманису журнал выслали, а мне – и ухом не ведут. В популярной форме растолкуй им, что переводчик – это тоже автор… и авторский экземпляр они обязаны мне прислать. И это что же получается – если Имерман на них ногами топает, так ему надо посылать, а если я тихо и деликатно сижу, то меня уже можно обнести и даже на башмак мне плюнуть. Скажи им, что это среди порядочных людей не принято. Комильфо-то не па! Отчитав кого надо в секретариате, пройди в бухгалтерию и потолкуй там как бухгалтер с бухгалтером – на профессиональном языке. <…> Знаем мы их бухгалтерские штучки наши гонорары заматывать! А свершив все эти деяния, можешь идти домой и ложиться на укушетку в сознании, что день прожит тобой недаром. Лежи и жди моей благодарности, каковая не замедлит воспоследовать (рюмка водки и пятак серебром). А за сим будь здоров и напиши, что у тебя есть интересного из стихов…» (из письма 26 мая 1964 г.). «Да! Ты сообщал, что гонорар за № 7 мне давно уже начислен. И где же он? А на дворе уже осень и идет месяц № 9. Вмешайся-ка, мон фрер, зайди в издательство, открой самую толстую из всех гроссовых бухов и ткни пальцем в непорядок. Скажи, что они бросают тень на все сословие и в некотором роде выставляют в искаженном виде образ нашего простого советского бухгалтера, каковой должен стоять на страже и блюсти интересы нашего простого советского переводчика…» (из письма 3 сентября 1964 г.). Виктор Рутминский, в свою очередь, играет роль «кабацкого ярыжки», направляя в Ригу эпистолы в таком стиле: «Уважаемый господин Абызьянинов! Через почево вы молчите и даже не сообщаете, получен ли Вашим сиятельством тайный агент Грехема Грина. Наша жисть прежняя. <…> Робим с утра до поздней ночи ради насущной пайки хлеба, никакой „твурчостью“ заниматься нема часу. <…> Наверное, вы, ваше превосходительство, оторвались от народа, подобно Антею, поднятому над землей Гераклом. И отрастили руководящее пузо. <…> Вы, сэр, наверное, нашли золотую жилу в лице Имерманиса-Цирулиса. Эти парни пишут занятные детективы. <…> Засим желаю Вам пребывать на коне, но при случае не забывать про своего менее удачливого соратника, который даже не под конем, а под хвостом коня. Примите, сэр мои уверения и пр., и пр. глубоко преданный кабацкий ярыжка Витька Фалеев, он же панский нунций Wiktor Rutminski» (из письма предположительно 1962 г.). «Ваше Превосходительство, Януарий Иоаннович! С трепетом душевным прочли послание столь высокой особы. Каемся в нашей серости беспросветной. Конечно, если „Солярис“ напечатан, вопрос отпадает <…> За идею переводить „Проксиму“ с восторгом хватаюсь. Это такая честь для бедного ярыжки быть сотрудником Вашего Превосходительства!» (письмо не датировано, предположительно 1964 г.). «Докладывает» Виктор Сергеевич и о том, как продвигаются в печать на страницах выходивших в Свердловске журналов «Урал» и «Уральский следопыт» переводы Юрия Абызова: «Батюшко барин! Пишет вам ваш прикасчик Виктуарка. Напрасно изволите гневаца на вашего покорново слугу. Мы во всех присутственных местах побывали. „Возвращение“ (о романе С. Лема «Возвращение со звезд». – Авт.) (на то оно и возвращение) я возвращаю. Его не взяли ни Там, ни Тут, аки вольтерьянство. „Эдем“ (роман С. Лема. – Авт.) следопыты (журнал «Уральский следопыт». – Авт.) не взяли убояшися объема сего Эдема. Сейчас он у девки Эльки, что сидит… на ларе с прозою журнала «Урал». „Крыса“ пока в лабиринте (рассказ С. Лема «Крыса в лабиринте». – Авт.) барина Льва Грегуаровича Румянцева. Тамо же „Спутник“, который бросает тень (роман «Спутник бросает тень» Анатоля Имерманиса. – Авт.). <…> Еще не все потеряно, батюшко» (письмо не датировано, предположительно 1964 г.).