Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Признание автора может показаться парадоксальным: страх вызван не угрозой ареста, а возможностью беспрепятственно вернуться домой. Арест желателен, он входит в программу действий. Однако понять логику Буковского несложно: сила ответной реакции прямо пропорциональна очевидности нарушения закона со стороны власти. Чем более явным будет пример игнорирования прав граждан, тем громче и вероятнее общественное возмущение. Следовательно, пусть случится нарушение закона в этом конкретном и во всех других случаях, «несогласным» это на руку. Как видим, противостояние власти осмыслено диссидентом как самоценное – цель декларированная, противодействовать нарушениям прав и свобод личности, и реальная, выразить собственное неповиновение, спровоцировать репрессии властей, не совпадали.

Вольпин, вероятно, понимал перспективы некоторых из своих логических постулатов, но производил селекцию применяемых средств борьбы не по их этическим критериям, а по степени социальной эффективности и целесообразности.

«Логический экстремизм», как он полушутя называл свою позицию по вопросам права, предполагал ликвидацию юридической безграмотности и самих инакомыслящих, уязвимых из-за собственной невежественности в вопросах правоприменительной практики. Защитить себя от необоснованных репрессий, по мнению ученого, можно было в рамках и с помощью советских законов, дающих для этого достаточно оснований. Свои соображения Вольпин изложил в «Юридической памятке», или «Памятке для тех, кому предстоят допросы» (1968 год, в самиздате текст курсировал под двумя названиями):

Мне надо было подсказать свидетелю, который идет на допрос, какие он имеет возможности юридические, процессуальные. <…>

…Каждый может сам лучше моего выучить этот кодекс, наука невелика. Но большинство не давало себе труда. Так почему из-за их оплошности кто-то должен потом отдуваться?[515]

Как видим, «Памятка» выполняла несколько функций: давала практический инструктаж, психологическую поддержку, юридическое просвещение, предупреждала невольный донос на друзей. Советы автора имели совершенно конкретный характер: допрашиваемому рекомендовалось конкретизировать понятия и формулировки, следить за логикой, не позволять следователю отклоняться от сути дела, не допускать подмены юридических категорий идеологическими формулировками, не позволять себя запугивать и помнить, что инакомыслие не является преступлением.

Конкретность рекомендаций и подробная проработанность всех деталей сделали «Памятку» одним из средств самозащиты инакомыслящих. По ее образцу впоследствии были составлены аналогичные тексты: В. К. Буковский, С. Ф. Глузман «Пособие по психиатрии для инакомыслящих» (1975), В.Я. Альбрехт «Как быть свидетелем» (1976). Из практических рекомендаций диссидентов слагался поведенческий опыт сообщества.

Казалось бы, тактические навыки борьбы и самозащиты, найденные правозащитниками эмпирическим путем, обладали уникальностью, поскольку всякий раз являлись сиюминутной реакцией на действия властей. Однако в основе лежат поведенческие модели, апробированные задолго до них. Как отмечал Н. А. Троицкий, первые попытки составления кодекса поведения революционера и практических рекомендаций на случай ареста и суда предприняли народовольцы[516]. Обращение Вольпина к традициям революционного движения, возможно, не было отрефлексировано и объяснялось некоторым сходством обстоятельств: оппозиционеры разных эпох существовали в парадигме «репрессии – сопротивление». Однако моделирование собственного поведения по каноничным образцам не было единичным. Так, Синявский и Даниэль на суде в 1966 году тоже повторили поведение народовольцев, отказавшись признать себя виновными и использовав последнее слово для декларации неизменности своей позиции. А вот адвокаты, специализировавшиеся по «диссидентским» уголовным процессам 1960-1970-х годов, по воспоминаниям одного из них – С. Л. Арии, специально изучали материалы судов над народовольцами для выработки защитной стратегии во время процессов[517].