Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Попытки знати относительно Рошели не увенчались успехом, но зато дворяне приобретали неоспоримое влияние и значение в лагере Алансона, и от них, их решения зависело заключение мира, принятие или непринятие известных условий. А их чувства к Рошели стали теперь крайне враждебны, и Ланокль писал, например, к Лану, что Рошель не заслуживает ни на что больше, как только на то, чтобы король утвердил в случае мира ее старинные привилегии[1776].

Но проигрыш дела в Рошели вознаграждался новою помощью, которая шла к знати из Германии, и возможность безгранично распоряжаться военными делами еще более увеличилась для нее. Бегство Алансона заставило, наконец, электора Палатината подписать окончательно условия союза с Конде, и он решился послать своего сына, Казимира, с войском во Францию. Он требовал только для своего сына в вознаграждение за то «великое усилие, которое будет сделано им в пользу Франции», отдачи ему, Казимиру, крепостей Меца, Туля и Вердена с их округами и теми доходами, которые получаются с них, и кроме того, уплаты ему же жалованья из государственного казначейства и 6 000 экю от Лангедока до заключения мира, а после заключения его выдачи ему единовременно 200 000 экю в Страсбурге или Меце[1777]. То было тяжелое и унизительное для Франции условие, но ни Алансон, ни Конде, ни Данвиль, ни их сообщники не задумались принять его беспрекословно: они приобретали сильного союзника, выговаривали взамен того почти тридцатитысячное войско и смело могли надеяться, что их требования будут удовлетворены, что статьи базельского съезда не будут после этого отвергнуты с прежним пренебрежением.

Их ожидания не были пустою мечтою: заключая союз с иноземцами, они рассчитывали наверное, что правительство окажется не в силах оказать им сколько-нибудь серьезное сопротивление. И действительно, правительство находилось именно в таком положении. Бегство Алансона поставило его в крайне затруднительное и опасное положение, — известие о союзе, заключенном с иноземцами, повергло его в страх, и страх тем больший, что все усилия его собрать армию, оказать противодействие врагу, даже удовлетворить некоторым из его требований, не уменьшающих прерогатив короны, оказались совершенно напрасны. Приказ, изданный Генрихом III, в силу которого все войска королевства должны быть в сборе к 1 октября, не был исполнен, а угрозы и обещание строгого наказания для всех тех, кто присоединится к Конде или Алансону, не произвели ни малейшего впечатления. Не больший успех имели настояния французского правительства в Берне с целью помешать набору войск в пользу Алансона; набор производился с замечательною быстротою, желающих записаться было больше, чем сколько нужно[1778]. Нужно было прибегнуть к иным средствам, и Екатерина Медичи отправилась сама к своему сыну, находившемуся тогда в Шамборе. 28 сентября произошло свидание, начались переговоры, но Алансон категорически отверг все сделанные ему предложения. «Я не стану вести переговоров о мире, — сказал он матери, — пока не будут освобождены оба маршала»[1779]. Екатерина Медичи согласилась и на это: она поняла, что теперь все следует поставить на карту, необходимо бросить заботу о своих излюбленных планах, иначе управление государством выскользнет из ее рук. Она поступилась своею ненавистью к дому Монморанси, истребление которого было ее заветною мечтою и против представителя которого она несколько месяцев тому назад решилась употребить в дело яд[1780], и 2 октября оба маршала были уже на свободе, а Монморанси занял прежнее свое место в королевском совете. То была мера, вызванная необходимостью.

«Если мир не будет заключен, — писала Екатерина Медичи Генриху III, — то все будет потеряно». Но эти меры были приняты слишком поздно; освобождение маршалов не произвело впечатления, и герцог Алансон, несмотря на мольбы матери, отправился в Пуату[1781]. Попытки правительства при помощи маршала Монморанси уладить дело с восстанием не привели к цели, те условия, которые он предложил партии оппозиции, были отвергнуты[1782] и иноземное вторжение не было устранено.

Еще в конце сентября Монморанси — Торе с отрядом в 2000 рейтаров, с пятьюстами французскими стрелками и почти двумя тысячами ландскнехтов вторгся в пределы Франции, быстро двинулся к югу, прошел мимо Лангра, не встречая препятствий, и направился к Луаре, к городу Шарите, где должен был соединиться с Алансоном.