Ферромант

Принц взял меч обратным хватом и занес над медленно вздымающейся грудью. Взял чуть левее, где даже с такого расстояния слышался бешеный стук, и поднял правую ладонь над эфесом, намереваясь вбить клинок в плоть, как гвоздь. Губы тут же задрожали и приподнялись, обнажив покрасневшие клыки — мучительница явно почуяла неладное, но сопротивляться уже не могла. Никакого подвоха, ни малейшей опасности — просто возьми и рубани от души по «яблоку». Всколыхни ярость, призови на помощь гнев, и ударь — лезвие острее бритвы без труда прорежет даже кость.

Но кровь не вскипала, как Амис не старался разозлиться, вспоминая пережитые страдания. Страдания, которые изменили его — причем в лучшую сторону. Сделавшие сильнее и достойнее, подарившие новый взгляд на мир и стремление к новой, осмысленной и созидательной жизни. И что в итоге? Он пытается убить врага, который не может и ногой пошевелить — интересно, а про таких «героев» слагают песни и легенды?

— Черт бы тебя побрал… — парень сел в кресло у окна, положил на колени меч и добела вцепился в ножны.

Говорят, в час тяжелых дум людей одолевают духи — темные подначивают свершить зло, светлые — поступить по добру и справедливости. Амису же казалось, что внутри жужжит целый рой бестелесных советчиков, причем половина терзает разум, а остальные — душу. Но громче всех кричали трое. Первый, самый боязливый, просил немедленно избавиться от угрозы, пока сами боги даровали такой шанс. Его доводы самые твердые и понятные: если не прикончить тварь здесь и сейчас, значит, веселье в Железном замке продолжится, и неизвестно, чем закончится. Возможно, гибелью фрейлины, самого принца, а то и всего королевства. Старые сказки — это здорово, но когда воюешь с каким-то там культом, у невиновных людей провинцию не оттяпываешь.

Второй голос, доблестный, утверждал, что в расправе над беспомощным противником нет чести, и Амис никогда не будет счастлив от такой победы. Ведьму, разумеется, надо порешить, но в честном бою — ну, или хотя бы тогда, когда она сможет хоть чем-нибудь ответить. Вот тогда изгоя и бездельника признают все, от родни до последних простолюдинов, и больше никогда не придется что-то кому-то доказывать. Да, в таком выборе есть свои опасности и подводные камни, но назови хоть одного великого мужа, кто побеждал без крови и потерь?

Третий же голос юноша старался вообще не слушать, потому что такое мог ляпнуть только сумасшедший. Посмотри, какая она милашка. Как можно вонзить в нее холодную сталь? Лучше укрой, напои и положи мокрую ткань на лоб, пока жар не сжег красавицу дотла. Она же совершенно беспомощна, ей нужна твоя защита и любовь. Ладно, с ведьмой все понятно (хотя на самом деле, ничего не понятно), но у тебя что, совсем сердца нет? Разве его не обливает теплая патока всякий раз, когда косишь глаза на страдающую красавицу? Можешь обмануть меня, можешь наплести с три короба кому угодно, но нельзя обмануть самого себя. И ты прекрасно знаешь, что я взялся не с пустого места.

— Дерьмо… — Амис вскочил и запустил в стену пустой кувшин.

Этажом ниже Зарина вздрогнула и хотела пойти проверить, что случилось, но Хабрид взял ее за руку и покачал головой:

— Не надо. Юный господин теряет любимую жену. Пусть побудут наедине в последний раз.

Господин тем временем пошуршал по шкафу и комоду, нашел отрез черного шелка и небольшую киянку. Накрыл лицо ведьмы, чтобы лишний раз не смотреть на сведенные судорогами желваки и полностью отринуть остатки человечности. Ведь перед ним — не человек, а чудовище в людском обличье, и никакой жалости к нему быть не может. И когда уже хотел замахнуться молоточком, в мозг закралась еще одна мысль — зачем класть ткань, если можно расправить вуаль? И следом втиснулась вторая — прямое продолжение первой: а что вообще мегера прячет под вуалью, если прекрасно видит? Какое-то уродство? Третий глаз? Проклятое клеймо? Надо бы посмотреть, а убить всегда успеется.

Принца терзал этот вопрос, пожалуй, с первой встречи, и он с охотой отложил инструменты на край кровати, подсознательно радуясь отсрочке. Чувствуя себя извращенцем, лезущим под юбку спящей даме, сдвинул обруч на темя и медленно поднял шелк. Амис не считал себя чересчур чувствительным и слабонервным, но от увиденного вздрогнул и отшатнулся, как от прыгнувшего на одежду паука.

Элару ослепили одним из самых жестоких способов — провели раскаленным прутом от виска до виска, превратив кожу в уродливый зарубцевавшийся ожог светло-бурого оттенка. И тогда-то фраза об учебе у лучших королевских палачей приобрела иной смысл. Но почему девушка не сопротивлялась? Почему позволила сотворить с собой… такое? Как сохранила зрение, несмотря на спекшиеся веки? И неужели похищение — всего лишь месть Эльберу, как и кующийся прямо сейчас громадный доспех?