Фестиваль

– Валерочка, ты как всегда права. Дай я тебя поцелую, детка.

Гендиректор чмокнул сияющую девушку в густо напудренную щеку, после чего приказным тоном сказал:

– Вообще никуда не пойдешь. Хрен с ней, с этой бабой. Посиди лучше со мной. Коньяка хочешь?

– Вы же говорили, что до окончания всех мероприятий у нас сухой закон.

– Это у вас сухой закон, а у нас нет. А поскольку ты сейчас при мне, то тебе тоже немного разрешается.

– Тогда с удовольствием.

Махнув еще рюмку, Сергей радостно вымолвил:

– Ну, о чем тебе рассказать? Тетка хотела на концерт Мовсисяна. Расскажу тебе про него. Вернее, сначала не про него, а потом – про него.

Здесь в буфет вбежал запыхавшийся Козик:

– Сергей Сергеевич, митинг открытия у памятника проведен блестяще! Народу полно! Сейчас колонны с помощью наших агентов затянули патриотическую песню и направляются к главному входу в концертный зал.

– Сереня, как вы все мне надоели. Ну что ты примчался? Ну сделал – молодец. Работай дальше. Рассаживай людей в зале, проверь наличие у музыкантов всех необходимых инструментов и документов, напомни толстожопому: пусть скажет несколько приветственных слов перед началом своей какофонии. И ровно в 18.00 начинайте концерт. Я страхую из буфета. При мне на связи ординарец Валерия.

Козик вобрал в легкие побольше помещенческого кислорода и, сделав глубокий вздох, помчался дальше.

В начале седьмого Флюсов решил все-таки пойти посмотреть, как там идут дела. Пройдя по безлюдному фойе к тяжелым дверям, ведущим непосредственно в зал, он тихонечко потянул одну из них на себя и попытался просунуть голову в образовавшуюся щель. То, что он увидел и услышал, поразило его сверх ожидаемого во много раз. У него создалось впечатление, что он попал на музыкальную репетицию в тот момент, когда исполнители только начинают настраивать свои инструменты: каждый пиликает что хочет, кто-то дудит, кто-то бьет в барабаны, но все это делается абсолютно самопроизвольно. Дирижер по-физкультурному разминается, тренируясь в помахивании палочкой.

«Кошачий концерт какой-то», – подумал Сергей.

И вдруг все смолкло. Человек, сидящий за роялем, аккуратно встал из-за него, обошел рояль с другой стороны, перегнувшись, заглянул куда-то внутрь него и наконец, обнаружив там невидимую зрителю, одному ему известную и нужную струну, дернул за нее с помощью указательного пальца, да так сильно, что появившийся в результате этого резкий вибрирующий звук прошелся по всему залу из конца в конец и, срикошетив о потолок, врезался в деревянный помост площадки где-то в районе дирижера. Публика взорвалась аплодисментами.

– Браво! Брависимо! – донеслось из зала.

Дирижер Гастарбайтер вытер обильные капли пота с упрямого молодецкого лба и саданул дирижерской палочкой себе об колено. Палочка разлетелась на два одинаковых куска. Публика в экстазе встала, скандируя:

– Клаус, Клаус.

– Молодцы подсадные! Как работают… – с удовлетворением выдохнул Флюсов.

Гадливо улыбаясь, младший Гастарбайтер громко завопил на весь зал:

– Не волнуйтесь, друзья! У меня этих палочек – целая куча! Мне их подарил мой папа.

В этот момент со своего места в шестом ряду в полный рост поднялся старший Гастарбайтер и, раскланиваясь в разные стороны, получил свою долю искренних аплодисментов.

Сергей аккуратно прикрыл дверь и вернулся к ожидавшей его Валерии. От принятого тяжелого спиртного девушку слегка вело, она чувствовала огромный прилив сил.

– Ну, и как там?

– Все идет по плану, – скромно заметил писатель.

– Вы мне начали рассказывать про Мовсисяна, когда вас перебил Козик, а потом мы забыли об этой истории. А сейчас, пока вы отходили, я вспомнила.

– Ну, пойдем назад в буфет – там и продолжим.

– Принес, значит, я как-то раз монолог Фиме Шифрину. Фима долго читал, смеялся, хватался от избытка чувств за голову, а потом говорит: «Безумно смешной материал. Только ты не обижайся – я его читать с эстрады не буду, потому что он пошлый. А пошлость мне не к лицу. Я всю жизнь придурка на эстраде изображаю, но придурок мой – добрый, честный и ничуточки не пошлый. Это не моя ниша. Отнеси монолог Арсению Вагантовичу Мовсисяну. Он наверняка его возьмет». Ну что делать? Взгрустнул я и понес, как вьючный ослик, свое литературное наследие по указанному Фимой адресу. Мовсисян долго читал, смеялся, радостно подпрыгивал на стуле, хлопал меня по плечам, а потом говорит: «Гениально! Так смешно, что описаться можно. Но понимаешь, тут такой коленкор… Пошловато все это звучит. В канву моего спектакля ну никак материал не ложится. Слушай, отнеси Шифрину – он с руками оторвет. Он без этой пошлости дня прожить не может».

– Ну и что в результате? – давясь от смеха, спросила Валерия.

– В результате я продал монолог третьему известному исполнителю, который на нем приобрел суперпопулярность и настоящую народную любовь. А эти два друга до сих пор локти кусают.

К концу повествования небольшой зарисовки в буфет стали входить озабоченные люди.

– По-моему, антракт. Слушай, а телевизионщиков предупредили, чтобы во время перерыва они брали у публики небольшие блиц-интервью?