Фьезоланские нимфы

Так день прошёл, ещё, опять и снова,
Прошла неделя, месяц миновал,
Как Африко не видел дорогого
Лица любимой. Жил он и страдал.
И всё влекло его — не знал иного, —
Всё к лесу, где он Мензолу лобзал,
И всё её разыскивал, блуждая
И чудеса о ней воображая.

CCCLIII

Но не являлась облегчить томленья.
Так что Фортуна сжалилась над ним,
Скупая до сих пор на наслажденья[58], —
Увидев, как он бледен, как томим,
Страдальцу оказала снисхожденье:
Ведь отдых и ему необходим,
А бродит он, беседуя с собою,
Не ведая мгновения покою.

CCCLIV

И вот, когда второй уж месяц длился,
Как, Мензолы не видеть осуждён,
Он большим бы страданием томился,
Да был уж до предела доведён, —
Казалось, будто в зверя обратился
Всем видом, голосом, молчаньем он,
И голова кудрявая тускнела,
И всё молчал, как будто онемелый, —

CCCLV

И пас однажды, как обычно, стадо
В давно знакомом месте под горой,
И в мысль ему вошло тогда, что надо
Пойти туда, где давнею порой
Ему клялася Мензола-отрада
К нему вернуться. Кинулся стрелой,
Большое стадо бросив без охраны,
С одним копьём, один к своей желанной.

CCCLVI

И, подошедши к водам в той долине,
Где Мензолой своею овладел,
Глядел вокруг и, стоя посредине,
«О Мензола, — сказать себе посмел, —
Не верю, — ты ль рушительница ныне
Обета, что мне клятвой прозвенел
Священною, — сюда ко мне вернуться?
Ведь богу, мне ль — придётся обмануться.

CCCLVII

Напомню ли, как тут мы обнимались,
Слились в одно сплетенье жадных рук;
Клялась вернуться; и очей касались
Уста — и лгал напрасной клятвы звук,
И тут — не навсегда ль мы расставались?
Меж нами даль горчайшей из разлук.
Напомню ли, какие уверенья
Ты расточала, чуждая сомненья?»

CCCLVIII

Перескажу ль все стоны, воздыханья,
Что Африко, рыдая, издавал?
И, бередя несносные терзанья,
За мигом миг, вращаясь, восставал, —
Малейшие любви воспоминанья,
И добрые и злые. Он страдал
Час от часу несносней и тяжеле —
И кончить положил он в самом деле.

CCCLIX

И он остановился над водою,
Копьё в руке блестящее зажал
И остриё уставил пред собою,
А древко в землю. — «Злой Амур! — сказал. —
К какой судьбе я приведён тобою!
Вот умираю, грозный час настал!
И всё же пусть мой миг последний минет,
Когда надежда вовсе дух покинет.

CCCLX

О мой отец, о мать, спаси вас, боже!
Я ухожу в Аид, в угрюмый край.
А ты, река, зовись со мною схоже
И мой конец страдальный означай,
Какого нет мучительней и строже!
И взгляду всех живых напоминай
Волной, моею кровью обагрённой,
Что пал я здесь, любовью поражённый».

CCCLXI