Фигуры света

Она берет папиросную бумагу, много папиросной бумаги, которую они с миссис Льюис покупали специально для этого. Моберли не из тех, кто заворачивает одежду в бумагу, и она не знает, как это делается, но это и не-важно. Вещи Мэй будут уложены как надо. Она расправляет шуршащую бумагу на кровати Мэй, красное покрывало просвечивает сквозь прозрачную белизну, и кладет на нее панталоны. Один предмет одежды – один лист? Она сворачивает бумагу краями к середине, а затем складывает панталоны по шву в середине, вдоль изогнутой линии, смысл которой становится понятен только после того, как дошьешь панталоны. Она вдруг понимает, что загибает края бумаги уголками, будто заворачивает подарки к Рождеству. Она кладет сверток в сундук, рваная серая подкладка которого уже прикрыта полотенцами, и начинает все заново, сверток за свертком, замечая свою штопку на панталонах и сорочках Мэй. Мэй хочет ехать в кринолине – безумие, говорит мама, но Алли даже не представляет, как уложить кринолин в сундук. Корсеты с пятнами от подмышечного пота, у одного шнурка узелок на конце вместо отломанного наконечника. Шерстяные чулки и, по настоянию Мэй, шелковые, ее единственная пара. Зачем брать их с собой, если не будешь носить? Ну и что, что это маленький шотландский островок. Должны же там быть какие-то праздники или развлечения. Даже доктор Джонсон признавал, что горцы знают толк в танцах. (Мэй думает, думает Алли, о «Гае Мэннеринге», грезя о юном лорде и воображая себя в будущем хозяйкой замка у моря.)

На черном ботинке Мэй недостает пуговицы, а в кармане пеньюара прореха, словно она по утрам набивает карманы камнями. Мама говорит, что бабушка всегда носила с собой камешки, которые клала им с тетей Мэри в ботинки, когда они плохо себя вели. Алли пытается представить себе, по какой земле Мэй будет ходить в этих ботинках, – есть ли на острове дороги, мостовые? Будет ли там сад с кружащимися на осеннем ветру листьями? Мэй будет жить в «большом доме», там, где останавливаются сами Кассингэмы[26], когда бывают на Колсее[27], но Обри говорит, что это никакая не загородная резиденция аристократов, скорее, охотничий домик, пусть Мэй не думает, будто там ее ждут роскошь и богатство. Островитяне, говорил ему лорд Хьюго, живут в полнейшей нищете. Денег у них нет вовсе, торговать и обмениваться нечем. Живут они тем, что добудут в море или на прибрежных скалах, тем, что пошлет им скудная природа, и жизнь ведут самую простую, свободную от забот и горестей современности. Мэй сама увидит, что они совсем не алчут материальных благ и не делают себе никаких поблажек, – не то, что местная беднота, которую подобные желания приводят поначалу к озлобленности, а затем и к преступлениям. Работа ее не будет обременительной – с полдюжины родов в год, с таким-то маленьким населением, – поэтому большую часть времени Мэй придется обучать живущих на острове женщин должному уходу за младенцами и за собой, до и после родов, а кроме того, ей предстоит частенько помогать бедным – занятие, к которому их с Алли приучали с малых лет. Сестра лорда Хьюго считает, что женщинам нужно учиться правильно вести хозяйство и содержать себя в чистоте. Алли откладывает в сторону вязаную кофту Мэй с дырой на локте и надеется, что Мэй проявит больше благоразумия, когда будет учить женщин ухаживать за одеждой.

Она закрывает сундук, спускается вниз с охапкой штопки. В коридоре пахнет воском, перила чуть липкие на ощупь. Обычно она хотя бы предлагает Мэй самой штопать свою одежду, протестуя для виду, перед тем как сделать все самой, но сегодня мысль о том, что ее штопка будет прилегать к телу Мэй, прячась между Мэй и ее внешней, видимой одеждой, кажется ей приятной. В коридоре непривычно темно, потому что дверь в столовую закрыта, что обычно случается лишь зимой, чтобы из комнаты не уходило тепло. Там кто-то есть. Взявшись за ручку двери, она останавливается: молчание, затем тихий голос Мэй, хихиканье, и тут – а, это Обри. Неожиданно для самой себя она стучит, будто бы ее сестру нужно предупреждать о том, что их с Обри тет-а-тет сейчас прервется. Обри кашляет, слышится какой-то шорох, разрумянившаяся Мэй отворяет дверь. Из прически выбились пряди, воротничок измят.

– Ну что еще? – Она замечает ворох одежды в руках у Алли. – А-а.

Позади нее Обри, глядясь в зеркало над буфетом, поправляет лацканы.

– Я укладываю твои вещи, – говорит Алли. – Мне нужна корзинка с шитьем, чтобы заштопать твою одежду.

– А-а, – повторяет Мэй. Она опускает глаза. – Обри рассказывал мне о Колсее. Говорит, что зимой мне, быть может, посчастливится увидеть северное сияние.

– Если ты дашь мне забрать корзинку, я успею заштопать твою кофту до того, как пойти к миссис Льюис, – говорит Алли. – Доброе утро, Обри.

* * *

На ее звонок выходит сама миссис Льюис, за ее юбками прячется светлоголовый ребенок.

– Алли! Заходите, моя дорогая. У меня для вас прекрасные новости.