Филипп Август

– Клянусь душой! По твоей милости, Артур, я чуть было не потерял рассудка, и не будь ты сыном моего брата, я наградил бы тебя ударом кинжала. Как? Я предлагаю тебе свободу, требуя за то только отречения от несбыточных надежд, а ты осыпаешь меня оскорблениями. Что бы теперь ни случилось, никого не обвиняй, кроме своей глупой гордости. Только поверь, я сумею ее обуздать. У меня есть такие тюрьмы, что против них твое заключение покажется дворцом, и такие цепи, которые будут слишком тяжелы для твоего изнеженного тела.

– Ни тюрьмы, ни цепи, ни грозная смерть не заставят меня отказаться от прав, которые мне принадлежат по рождению, – возразил юноша, черпавший непреодолимую твердость в чувстве гнева и негодования. – Я мог проливать слезы о своем несчастье; я мог в минуты уныния и безнадежности произносить жалобы, непростительные, быть может, в устах мужчины. Но я не трус, Иоанн Анжуйский, и никогда угрозами ты не заставишь меня произнести слово, которое может обесславить меня. Англия, Анжу, Пуату и Нормандия – это моя собственность, это наследство, доставшееся мне от отца моего. Бретань мне принадлежит как удел моей матери, и даже моя смерть не оставит тебя спокойным властелином, потому что из моей могилы восстанет голос, который обвинит тебя как похитителя чужого достояния.

– Ну и прекрасно, – возразил Иоанн с грозной улыбкой. – Пусть будет как тебе угодно, прекрасный племянничек, твоя воля прежде всего!

Повернувшись к нему спиной, он пошел к двери.

– Прошу минуту обождать, – сказал Куси. – Мне надо сказать вам одно слово за себя. Когда я отдал меч Вильгельму Солсбери, вашему брату, я получил от него торжественное обещание, что меня ожидает почетный плен. Выдавая меня вам, он, вероятно, выговорил это условие, в противном случае нарушил бы рыцарское слово. Кто бы ни оказался виновником, он будет наказан, потому что я провозглашу его позор и вероломство при всех дворах европейского рыцарства.

Иоанн спокойно выслушал его до конца, потом с презрением осмотрел с головы до ног и ушел, не сказав ни слова.

Артур, на минуту распаленный гордостью и гневом, вдруг упал на стул в изнеможении. Но, краснея от невольно выказанной слабости и тревожно устремив глаза на Куси, он спросил:

– Сир де Куси, так ли я вел себя, как бы вы этого желали? Слова мои соответствовали моему долгу?

– Вы благородно действовали, принц! – отвечал Куси, растроганный. – Вы еще раз доказали, что достойны короны, в которой судьба вам отказывает.

– О, это более, чем я ожидал! – сказал Артур, печально покачав головой и потом, закрыв лицо руками, впал в мрачное раздумье.

Куси тихо прохаживался по темнице, погруженный в такие же мрачные размышления, как и Артур. Взятие Мирбо и для него было столь же роковым событием: оно разом разрушило все его надежды на славу и счастье, разлучило его с Алисой, образовав между ними неодолимую бездну.

Пустившись в эту страшную слепую игру военной случайности, один – подстрекаемый страстью честолюбия, другой – любовью, Куси и Артур поставили на ставку все, что у них было, и проиграли.

Так прошло время до ночи. Мало-помалу утихали все звуки городской жизни, доходившие до темницы: крики лодочников на реке и разносчиков на улицах, лошадиный топот, неопределенное и неясное жужжание, всегда носящееся над многолюдными городами. Все смолкло, безмолвие и мрак окружили темницу, только слышался шум волн, разбивавшихся о подножие башни.

– Сегодня у нас не будет и света, – сказал Артур печально. – Король прогнал сторожа, и про нас забыли… Однако что это за шум? Я не ошибаюсь, сюда идут.

Дверь отворилась, и вошел человек с лампой в руках и в нахлобученной на глаза шляпе.

– Принц, – сказал он Артуру неуверенным голосом. – Не угодно ли вам следовать за мною – мне приказано проводить вас в более приличное помещение. Сир де Куси завтра будет переведен в другую комнату, смежную с вашей, но ему придется подождать здесь, пока она не будет готова.

Артур побледнел – страшная догадка промелькнула у него в уме.

– Я не пойду за вами! – воскликнул юноша, схвативши за руку сира Ги. – Мне и здесь хорошо! Я не хочу разлучаться с рыцарем де Куси.

– У тебя рука дрожит, – сказал Куси, вырывая лампу из рук тюремщика и освещая его лицо. – У тебя и губы дрожат, ты бледен как смерть.

– Я простудился и заработал лихорадку в болотах Клерка, а иначе, какой же причине угодно вам приписать мою дрожь и волнение?

– Мы боимся измены, – возразил Куси. – Тебе все известно, и вот почему твой голос не возвещает добрых намерений.

– Ах, сир рыцарь, если бы у нас были злые намерения, к чему бы мы стали церемониться с вами? Туча стрел из двери – и делу конец.

– И то правда, – отвечал Куси. – Однако если принцу не угодно…

– Угодно ему или нет, это все равно, а следовать за мною он непременно должен. Бароны вернулись в Руан раньше, чем их ожидали, и, видно, королю совсем не хочется, чтобы принца нашли в этой тюрьме. Его переводят в лучшие условия. Впрочем, если он заупрямится, так вооруженные люди силой переведут его.

– Какие бароны вернулись? – спросил Артур, несколько успокоившись.