Филоктет

Сын Ахиллеса, милости прошу,
Здесь дуракам всегда и честь, и место.
Ты, значит, оказал услугу грекам?
Они правы, когда казнят за это.
Лишь грек способен на такую глупость –
Хоть пальцем шевельнуть для этих греков.
Поговорим о чем-нибудь другом.
Скажи мне, сколько длилась та война
За град Приамов? Кто лежит в курганах
Из ненавистных и любимых нами?
Ведь я отплыл на Трою с первым флотом
И был до первой битвы побежден.
И счета лет не вел я по деревьям,
Поскольку здесь деревья не растут.
Одно лишь солнце вечный круг вершит,
Один лишь месяц на дороге черной
Под незаметной поступью созвездий
Однообразно изменяет лик.
И я устал считать тысячекратно
Восходы и закаты. Расскажи,
Как долго я своим врагом в войне был.
Она меня коснулась острием
Страшней, чем острия мечей троянских.
Не боль ужасная меня втоптала в пыль
И не нога больная ужаснула.
Мой ужас в том, что враг был без лица.
Ах, если бы себе в глаза взглянуть,
Стрелой прибить бы ветер к диску солнца,
Чтоб ветер не пятнал зерцало вод.
Быть может, отражение свое
Я увидал бы в коршуньих глазах,
Но стрелы настигают птиц так быстро,
Что я лишь взгляд слепой встречаю взглядом.
Хотя бы на мгновенье увидать
Свое лицо в их непредсмертном взгляде.
За этот миг я умереть готов –
За долгий взгляд погибнуть смертью долгой.
И я бы был последним, кто меня
Видал, пока я не исчез бесследно
В жестокой алчности моих гостей.
Останутся обглоданные кости,
И непогоды превратят их в прах,
И легкий прах легко развеет ветер,
Не оставляя больше ничего.
Два глаза у тебя: яви мне лик мой.
Неужто вижу в них свое лицо?
Грек, отведи глаза, они не лгут.
Грек, отведи глаза, пока свой образ
Ногтями я из глаз твоих не вырыл.
А может, лжет мой взгляд, и нет меня –
Есть только память обо мне минувшем.
Но нет: тебя мое зловонье душит.
Так, значит, это правда – это я.
Ну, назови же мертвых мне и время,
Прошедшее с тех давних пор как я,
Дрожа в ознобе из-за мерзкой раны
Следил за удаляющимся флотом,
Ловил недостижимых весел шум,
С тех пор как сам я пропадал из виду,
С тех пор как крик мой замирал вдали,
С тех пор как шум иной наполнил уши
Плеск синевы, изборожденной ветром,
Дороги шум, ведущей в никуда.
Не торопись с ответом. Пусть прошло
Сто лет иль десять – нет такого бога,
Который смог бы мне их возвратить.
Пускай потоки горьких слез пролью –
Прах никогда не станет снова плотью.
Да я и разучился слезы лить.
Но я пролил бы слезы, увидав
Двуличной трехголовой плоти труп.
Я не хотел бы мертвыми их видеть,
Я не хотел бы, чтоб удар случайный
Мне мертвых помешал бы убивать,
А я бы убивал их не однажды,
Не тысячу, не десять тысяч раз,
А дольше, чем вся жизнь их будет длиться.
И дольше, чем продлится жизнь моя.