Филонов

– Да ему смысл жизни ясен… для него существует проповедь «Демонической похоти»… Отчасти это так, – согласился Кульбин, – но… человек существо общественное, эгоистическое, и Максим как эгоист очень целостен, он может быть счастливым человеком в своём «смысле жизни», но остаётся второе – общественность, она обязывает… она связана с животной природой человека… Смысл жизни для идеальной личности лежит в нормальных, не схоластических, а жизнью установленных взаимоотношениях с другими особями человеческого рода. Мы сейчас сидим с вами в чайной, в подвале под спящим комфортом, сидим среди смрада, нищеты, но человеческих, резких, жестоких ощущений, сидим в колодце сыром и мрачном, и, как среди ясного дня, из глубокого колодца видны звёзды{102}. Там, наверху, многое из приличия не видно. Человек – арена и зритель; относительно самого себя человек упивается жизнью как зритель сценой, но каждый должен выявить свою личность под топот желаний, страстей и мудрости и разрешить проблему жизни, не пугаясь её, не отвращаясь…

Поздно пришёл Филонов к себе домой… не раздеваясь, сидел на диване, перебирая в своём уме события последних дней.

Для него было ясно… он одержал победу не потому, что в сражении был искусником, а в силу терпеливой настойчивости. Удача выпадает каждому, только надо иметь волю и время, силу и неистребимую волю.

9 июля 1921 года

Иокогама

Кончено переписывать 7 ноября 1953 года. Всю ночь ураганный дождь и ветер с Великого Пеканика, ворота ветер опрокинул. Статуя стоит нерушимо. Крыши и стёкла все целы, но электричество в доме потушено, плита не работает, идём пить кофе и чай в деревню. Ветер с Атлантического всё кипит и свистит{103}.

Комментарии

Текст повести печатается по рукописи, переписанной М.Н. Бур-люк в 1953 г. (НИОР РГБ. Ф. 372. К. 2. Ед. хр. 11. Л. 5-146). Сын Д.Д. Бурлюка Н.Д. Бурлюк осуществил перевод на англ. язык, опубликованный в журнале “Color and Rhyme” (N.-Y. 1954. № 28. P. 1–28). В качестве авторов повести там указаны «Давид, Маруся и Николас Бурлюки». При подготовке рукописного текста к изданию учитывался текст этой публикации. Текстологические примечания даны постранично. Благодарим за дружескую поддержку Ирину Арскую (С.-Петербург).

Владимир Поляков. Повесть о художнике

Автор этих строк никогда не любил вымысла, ибо самая дикая фантазия пасует и сдаётся, как только на сцену выступает истинная интрига затейницы великой жизни.

Д. Бурлюк

1.

Первый и единственный раз повесть «Филонов» была опубликована на английском языке в 1954 году в журнале “Color and Rhyme”. Имя художника западной публике в это время было практически неизвестно – до выхода в свет знаменитой книги Камиллы Грей, заново открывшей европейцам русский авангард, оставалось ещё целых восемь лет. Не только публика, но и западные историки искусства в те годы были «до обидного плохо информированы» во всём, что касалось «левой» русской культуры первой четверти ХХ века. Они «почти ничего не могут сказать» о ней, с горечью замечал критик Пьер Роуз, тогда как их русские коллеги «очень хорошо информированы, но из осторожности многого не говорят… результатом становится молчание»[31].

Появление в такой момент развёрнутого рассказа о ранних годах жизни одного из будущих столпов авангарда, да ещё и на фоне широкой панорамы художественной жизни Петербурга и Москвы конца 1900-х годов, нарисованной одним из её непосредственных участников, казалось бы, должно было вызвать живой интерес со стороны исследователей. Но круг читателей журнала, который супруга Бур-люка Мария Никифоровна издавала с начала 1930-х годов, был довольно узок. В него входили, прежде всего, близкие знакомые Бурлюков и та часть русской эмиграции, с которой они состояли в переписке. Западные исследователи русского авангарда, число которых тогда было крайне невелико, узнали об этом тексте гораздо позже, уже после того, как с ним познакомились русские специалисты.

На родину номера журнала попали довольно быстро. Уже в 1956 году, во время своего первого после долгого перерыва визита в Ленинград и Москву, Бурлюк раздаривал их старым и новым знакомым, в том числе и музейным сотрудникам. Несколько экземпляров затем поступили в собрание Ленинки, Публичной библиотеки и в Литературный музей. Однако глухое молчание, с которым была встречена публикация повести, оказалось совершенно неожиданным для автора.