Филонов

– Должно быть определено три вида физической похоти: скотская, та, которую ведают, которая доступна всем животным, и, к великому сожалению, людям; вторая – противоестественная, то есть истинно человеческая, для которой мы все должны жить, и третья – демоническая. На демоническую похоть от нашего суетного измельчавшего века наброшена плотная завеса…[26] Сказка уходит из жизни, на мостовой гнусных будней не остаётся ничего, что могло бы быть достойным внимания, признания, если мы хотим жить… и вернуть сказку любви на землю…

Максим стоял обнажённый среди комнаты, погружённой в красный полумрак… в его словах было то, что перед слушателями чертило картины Босха, Дангауэра{99}…

Максим говорил, но слушали его с особенным вниманием два человека: «Китайская мадонна» и Филонов… понимали… слушать можно, запоминая ряд фантастических картин, принимая в них непосредственное участие…

Филонов и хозяйка суаре, оба были увлечены лекцией Максима.

«Китайская мадонна» увлеклась, поскольку здесь были поза надуманности, панегирик эротической лжи…

Филонов любовался всем – и красивым художником, и яркими декоративными измышлениями, болезненными выдумками, которыми тешилось его изысканное, не удовлетворяющееся обыденным воображение…

Кульбин слушал, и усмешка не сходила с болезненного лица его, напоминавшего Сократа, с немногочисленными волосиками, торчавшими подобно редкому камышу, вокруг озера плеши его; он слушал с видом и ласковой усмешкой доктора, вникающего и распознающего болезнь совсем не в направлении, указываемом больным…

Остальные просто не понимали…

Ростиславов слушал-слушал, а потом, хлебнув коньяку, стал уверенно и горячо, в реалистическом тоне повествовать о том, как однажды он писал этюды на какой-то реке…

– Пишу, пишу, вдруг вижу, лодка, компания едет, мужчины и дамы; гребут прямо ко мне, вылезли из лодки, подходят, смотрят работу… двое мужчин одеты очень прилично, не то парикмахеры, не то судейские низших рангов; а третий, что был с ними, в красной рубашке, жилетка на одну пуговицу… потом оказался садовником… дамы, бывшие с ними, как на подбор, все недурные, а одна прелесть какая хорошенькая!..

Набросок я свой окончил, компания приглашает меня прокатиться до усадьбы, что вон видна, а мне туда идти и оттуда до города ближе… Согласился…

Интересную особу звали Полин.

– Называйте просто Полин, – сказала она, немного жеманясь.

Горничная, подумал я…Так оно после и оказалось…

Здесь же в лодке находился и Пётр, её жених, Пётр был лакеем в усадьбе, к парку которой мы пристали…

Меня пригласили на чашку чая и… я принял это приглашение, потому что не предполагал, что все последующее сложится столь странным образом.

Меня провели в роскошную гостиную; лакей Пётр сидел против меня в креслах, куря сигару, в соседней столовой Полин звенела стаканами и ложечками, приготовляя чай.

Когда всё было готово, общество уселось за стол, сервировка его и десерт были первоклассны; я с опаской поглядывал во все стороны, я не решался уйти, боясь обидеть людей, проявивших ко мне столько радушия; да, кроме того я был героем дня, Полин, от которой пахло, несомненно, духами барыни, сидела около меня, предупреждая каждое движение моё…

Заметив моё беспокойство и взгляды, обращённые к дверям, все в один голос успокоили меня, что бояться нечего, что «баре» уехали на три дня и вернуться никак не могут, и что вся компания – свои люди; действительно, за столом сидели: лакей, повар, садовник, я и две горничные и кухарка…

На столе появилось красное и белое вино хороших марок; в открытое окно падали пятна заходящего солнца…

Я и Полин блуждали вдоль аллеи; над нашими головами шептались сосны, и комары назойливо пели у самого уха… Полин, может быть, потому что «баре» уехали. Полин в совершенстве копировала свою барыню, но в ней изумительно много было и того, что называется тонностью{100}, и томности, и непосредственности, которую сообщает деревня…

– А как же Пётр, твой жених?.. – спросил я.

– Мы с ним «порешили для дела», у нас «проект» составлен, вместе удобнее…

Выходило так, что Полин и увлеклась, и любит меня (так быстро, и уже любит), вот оно – непосредственное чувство!..

Вы говорите «демоническая похоть», <но, посмотрите:>[27] непосредственное, здоровое чувство, сколь оно прекрасно!

Филонов вдруг оглянулся, ему показалось, что он вернулся во времени назад…

Ростиславов продолжал…

– Ночевать я не остался; при луне после двенадцати все пошли провожать меня до шоссе к городу; дамы об руку с мужчинами, прощаясь, просили не забывать… Часа в три на другой день я получил в своей гостинице письмо, где Полин писала, что меня ждут, что «хозяева» не приедут ещё два дня и что повар приготовил особый обед, которым я буду доволен… Но они не дождались меня…

Рассказ Ростиславова переломил настроение вечера, он был тем ветром, который унёс ядовитую атмосферу, созданную настроением от речи Максима.

В рассказе Ростиславова была свежесть повседневной будничности, он был проникнут ординарным жизнеощущением и не оставлял после себя места изысканному…