Философия освобождения

должен вернуться к пониманию, чтобы фигурировать наряду с временем и пространством как третья чисто формальная вещь, прикрепленная к нашему интеллекту. В интеллекте, однако, находится его единственное законное и исконное место, не потому что он тождественен причинности, а потому что без него эффективность вообще не могла бы быть объективирована.

Шопенгауэр также не отводит ему серьезного места, как мы сейчас увидим. Вскоре он снова прогоняет его, но не для того, чтобы дать ему где-то постоянное место. Только в очередной раз он испытывает порыв вместить ее в интеллект. Он называет ее:

Видимость волеизъявления.

которая тождественна Кантовской вещи-в-себе. Однако он также отпрыгивает от этого объяснения, которое в любом случае является ошибочным, хотя бы потому, что слепой человек не смог бы прийти к идее материальных вещей в соответствии с ним.

В субъекте – как мы видели – больше нет места для материи. Возможно, можно найти вариант размещения объекта.

Но это, если присмотреться внимательнее, невозможно; ибо Шопенгауэр говорит:

Если объект определен каким-то образом, то субъект также сразу представляется как познающий именно таким образом. В этом отношении все равно, говорю ли я: объекты имеют такие-то и

такие-то определения, прикрепленные к ним и свойственные им; или: субъект познает таким-то и таким-то образом.

(О четверояком корне достаточного основания. 135.)

Поэтому если материя не является формой восприятия, то она не может проявляться и в объекте. Тем не менее, Шопенгауэр делает невозможное возможным с помощью насилия. Материя, от которой он не может избавиться, которая мучает его непрерывно и в то же время производит на него решающее впечатление, должна, тем не менее, поскольку она не может найти пристанища в интеллекте и Шопенгауэр еще не осмеливается возвести ее на трон вещи- в-себе, быть каким-то образом приспособлена. Поэтому он разделяет мир как концепцию и наделяет его двумя сферическими полюсами, а именно:

Познающий субъект par excellence, без форм своего познания, а затем сырая материя, без формы и качества.

(Мир как воля и представление. II. 18.)

Но через это он вступил на фарватер материализма, и цель его путешествия уже отсюда узнаваема, можно различить. Прочитайте всю первую главу рассматриваемого тома, в которой также есть тревожный отрывок:

То, что познающий является продуктом материи, так же верно, как и то, что материя является простым представлением о познающем.

И, действительно, он катится вниз с бешеной скоростью. Даже на сферическом полюсе мира, как концепции, материя недолго радует его. Он сгоняет его с этого места и помещает между миром как концепцией, одним из сферических полюсов которого он был прежде, и волей, то есть между видимостью и видимостью, вещью в себе, которую разделяет «глубокая пропасть, радикальное различие». Она становится связью мира как воли с миром как идеи. (Мир как воля и представление. II. 349).

Теперь возможны только два шага, и Шопенгауэр делает их оба. Сначала он объявляет материю квазитождественной воле, затем полностью вытесняет волю через материю.

То, что материю саму по себе нельзя созерцать или представлять, объясняется тем, что она сама по себе и как чистая субстанциональность тела есть собственно воля.

(Мир как воля и представление. II. 351.)

и:

Если господа хотят иметь абсолют, я дам им такой, который отвечает всем требованиям, предъявляемым к нему, гораздо лучше, чем их воображаемые туманные фигуры: это материя. Она безначальна и нетленна, а потому поистине независима и quod per se est et per se concipitur: из ее лона все исходит и все в нее возвращается.

(Мир как воля и представление. I. 574.)

Я закончил. Если бы в философии существовало что-то еще, кроме субъекта, объекта и вещи-в-себе, Шопенгауэр привнес бы сюда материю. Он начинает в субъекте с пространства и времени; затем он помещает материю во время и причинность; затем в пространство и причинность; затем только в причинность; затем он помещает ее наполовину в рассудок, наполовину в разум; затем полностью в разум; затем полностью в рассудок. После, как коррелят интеллекта, на противоположном ему полюсе мира как концепции; затем между миром как концепцией и миром как волей; далее он делает его квазитождественным с волей; наконец, он возводит его одного на трон вещи-в-себе.