Философия освобождения

Природа здесь называется возвышенной только потому, что она поднимает воображение к представлению тех случаев, когда разум может заставить себя почувствовать возвышенность своей собственной судьбы, даже над природой.

(Критика способности суждения. 113.)

Невозмутимый зритель одновременно ощущает себя индивидом, хрупким проявлением воли, беспомощным перед могучей природой, зависимым, отданным на волю случая, исчезающим ничтожеством, противостоящим огромным силам, и в то же время вечно покоящимся субъектом познания.

Естественно, Шопенгауэр с жалостью смотрит на объяснения Канта, которые основаны на о моральных размышлениях и ипостасях из схоластической философии.

Правда в том, что каждый прав (со своей точки зрения), но и другие объяснения тоже верны. Я обращаюсь к своей эстетике и спрашиваю, не достигает ли того же самого верное упование на Бога? Благочестивый христианин, переживающий шторм в открытом море и созерцающий это зрелище, говоря себе: «Я в руках Всевышнего.

Возвышенное, таким образом, – это состояние субъекта, порожденное природой, а возвышенного объекта не существует. Но исчерпано ли возвышенное трактатами Канта и Шопенгауэра? Вовсе нет!

Шопенгауэр действительно думает о возвышенном характере, но дает его определение, которое не заполняет всю сферу понятия; более того, он тут же снова опускает этот вопрос. Кант также называет человека, который самодостаточен, возвышенным, но без удовлетворительного обоснования.

В своей «Эстетике» я проследил чувство возвышенного до убеждения человека в момент возвышения, что он не боится смерти, и поэтому имеет второстепенное значение, ошибается он или нет. Это объяснение включает в себя все другие возможные объяснения, поскольку все они ведут многими извилистыми путями к одной цели: презрение к смерти. Нет разницы, говорит ли один человек: моя душа бессмертна, другой: я в руках Божьих, третий: весь мир – лишь видимость, а вечный субъект познания – условный носитель всех миров и времен – смерти всегда не боятся: simplex sigillum veri (Простота – признак истины)

Такое презрение к смерти почти всегда основано на обмане. Человек знает, что находится в полной или, по крайней мере, почти полной безопасности, и твердо уверен, что продолжал бы созерцать, даже если бы опасность действительно угрожала его жизни. Но если она становится серьезной, человек обычно падает с высоты своей мечты и думает только о том, как спасти свое дорогое, родное «я».

Если же презрение к смерти остается в завещании даже тогда, когда опасность близка, если жизнь фактически поставлена на карту, то такое завещание само по себе возвышенно. Те солдаты, которые преодолевают страх в бою и спокойно ведут свои наблюдения под плотным дождем пуль, не только находятся в возвышенном состоянии, но их характер по сути своей возвышен: они герои. Точно так же героями являются все те, кто добровольно отдает свою жизнь ради спасения другого, находящегося под угрозой, будь то в случае пожаров, морских бурь, наводнений и т. д. Такие люди временно возвышены. Такие люди временно возвышенны, ибо нельзя знать, не совершат ли они в другое время, в другом месте, снова свою жизнь. Здесь возвышенность проявляет себя как качество воли, которое заложено в человеке лишь как зародыш и после своей активности вновь становится простым зародышем.

У истинного мудреца, с другой стороны, она остается развернутой. Он осознал тщетность жизни и жаждет того часа, когда он войдет в покой смерти. У него презрение к смерти, вернее, презрение к жизни, стало основным настроением воли и регулирует его движение.

Но мудрый герой, человек, сражающийся на службе истины, возвышен в высшей степени.

Он также является объектом, который легче, чем все другие, может привести субъекта в возвышенное настроение; ведь он есть или был человеком, и каждый верит, что он, как и он, может поставить свою жизнь на карту ради высших целей человечества. На этом основано и то глубокое очарование, которое христианство оказывает на атеистов: образ распятого Спасителя, добровольно пошедшего на смерть за человечество, будет сиять и поднимать сердца до конца времен.

Подобно прекрасной душе, возвышенная воля сияет в предмете. Наиболее ярко это проявляется в глазах. Ни один художник не передал это сияние так совершенно, как Корреджо в его «Плащанице Вероники» (Берлинский музей). Картина производит глубокое впечатление даже на неокрепший ум и может подтолкнуть к самым смелым поступкам. Я также считаю, что многие самовосхваления были сделаны до него.

Шопенгауэр имел дело с комическим очень неадекватно и там, где ему явно не место, а именно в теории познания. Он знает только абстрактно-комическое, а не чувственно- (живо) – комическое.