Философия освобождения

В приложении, если мы хотим объединить их (свободу и необходимость) в одном и том же действии и тем самым объяснить само это объединение, возникают большие трудности, которые, казалось бы, делают такое объединение невозможным.

(Kk. d. pract. V. 211.)

и:

Разрешение представленных здесь трудностей, однако, как можно сказать, имеет много тяжеловесности и вряд ли поддается яркому изложению. Но разве все остальные, которые были или могут быть опробованы, проще и понятнее?

(ib. 220.)

Кстати, помимо всего прочего, во времена Канта эта проблема еще не созрела для решения. У каждого человека есть определенная сфера деятельности; у Канта это была сфера способности познания, в которой он достиг бессмертия. В моральном плане ему оставалось только провентилировать все соответствующие вопросы. Он сделал это самым всеобъемлющим образом, но не добился ничего прочного. Другой свежей силе (Шопенгауэру) было поручено раскрыть истинную вещь-в-себе, которая одна может быть источником всех моральных действий. Кант оставил вещь-в-себе как икс в теории познания; в этике же, где ее нужно было затронуть решающим образом, он поместил ее в человеческий разум, где ей явно не место. Шопенгауэр раскрыл ее, но, как будто его сила мысли почти исчерпала себя в этом, он не смог создать безупречную этику и должен был оставить мне возможность ясно и убедительно объяснить всем союз свободы и необходимости в одном и том же действии через абсолютное отделение имманентного от трансцендентного.

Не на словах, а по смыслу Кант предполагал наличие чистой познавательной души и нечистой чувственной души.

Человек принадлежит к двум мирам: миру чувств и миру разума, в которой мы уже находимся и в которой мы можем быть снабжены определенными правилами для продолжения нашего существования в соответствии с высшей целью разума.

(Kk. d. prac. Vern. 226.)

Теперь он иногда дает каждой душе особую волю, иногда – только одну в распоряжение обеих, иногда сама воля – ничто, иногда – нечто. Это станет ясно из следующих отрывков.

Воля – это просто животное (arbitrium brutum), которое не может быть определено иначе, чем чувственными импульсами, т.е. патологически. Однако то, что может быть определено независимо от чувственных импульсов, то есть причинами движения, которые представляются только разумом, называется свободной волей (arbitrium liberum), а все, что связано с ней, будь то причина или следствие, называется практическим. Практическая свобода может быть доказана опытом. Ведь не только то, что стимулирует, то есть непосредственно воздействует на органы чувств, определяет человеческое стремление, но мы обладаем способностью преодолевать впечатления, производимые на нашу чувственную способность желания, с помощью представлений о том, что полезно или вредно даже в более отдаленном смысле.

Только разумное существо обладает способностью действовать в соответствии с идеей законов, то есть в соответствии с принципами, или волей. Поскольку разум необходим для выведения действий из законов, воля есть не что иное, как практический разум. Если разум неизбежно определяет волю, то действия такого существа, признанные объективно необходимыми, являются также субъективно необходимыми, т.е. воля – это способность выбирать только то, что разум, независимо от склонностей, признает практически необходимым, т.е. хорошим. Но если разум сам по себе недостаточно определяет волю, он все равно

Если же разум недостаточно определяет волю, если она все еще подвержена субъективным условиям (определенным импульсам), которые не всегда соответствуют объективным, словом, если воля сама по себе не полностью соответствует разуму (как это действительно бывает с людьми), то действия, которые объективно признаются необходимыми, субъективно случайны, а определение такой воли в соответствии с объективными законами является принуждением.

(Kk. d. p. V. 33.)