Философия освобождения

Итак, у нас есть:

1) животная воля,

2) свободная воля;

Эта воля:

– безразлична, поскольку он определяется то чистой, то нечистой душой;

– не безразлична, но

– воля par excellence, когда она выражает отношение понимания к способности желания;

– чистая воля, когда разум практичен благодаря простому представлению о законе.

Невозможно придать понятию большую двусмысленность, короче говоря, еще больше запутать его.

Кантовское различение интеллигибельного и эмпирического характера не заслуживает той похвалы, которой так щедро одарил его Шопенгауэр. Кант одновременно стремился к свободе и необходимости, но в результате не ухватил ни одного, ни другого: он оказался между двух стульев.

Почему же Шопенгауэр исповедовал эту доктрину? Потому что это отвечало его метафизическим склонностям, и потому что было так приятно иметь возможность, в зависимости от необходимости, ставить на первое место либо необходимость, либо свободу.

Однако он не оставил доктрину Канта нетронутой, а переделал ее с такой же силой, как и платоновскую доктрину идей. Во-первых, он превратил у Канта интеллигибельный характер в волю, как вещь в себе, тогда как Кант совершенно однозначно, четко и кратко сказал, что это разум; во-вторых, он допустил, что эмпирический характер раз и навсегда определен интеллигибельным, тогда как Кант приписал интеллигибельному способность в любой момент проявиться в эмпирическом характере. Шопенгауэр учит:

Эмпирический характер, как и все человеческое существо, является, как объект опыта, простой видимостью, поэтому связан с формами всякой видимости, временем, пространством и причинностью, и подчиняется их законам: с другой стороны, интеллигибельный характер, т.е. его воля как вещь-в-себе, которая независима от этих форм и поэтому не подвержена никакому различию во времени, и поэтому постоянна и неизменна, является условием и основой всей этой видимости.

Это касается, однако, абсолютной свободы, то есть независимости от закона причинности (как простой формы явлений), которая приходит к нему в таком качестве. Эта свобода, однако, является трансцендентной свободой, т.е. такой, которая не возникает внешне.

(Ethik 96.)

Соответственно, для мира опыта, operari sequitur esse стоит твердо без исключений. Каждая вещь действует в соответствии со своей природой, и ее действие, обусловленное причинами, делает эту природу известной. Каждый человек действует в соответствии с тем, что он есть, и действие, которое поэтому необходимо каждый раз, определяется в каждом конкретном случае исключительно мотивами. Свобода, которая, следовательно, не может быть найдена в опере, должна лежать в сущности.

(ib. 97.)

Очевидно, что Шопенгауэр в своем важном труде: «О свободе воли», который, несомненно, является самой прекрасной и глубоко продуманной вещью, которая когда-либо была написана,

Шопенгауэр существенно улучшил доктрину Канта – но его различение интеллигибельного и эмпирического характера все-таки не кантовское. Он всегда избегает глубокой пропасти между двумя объяснениями; только дважды, увлекшись нежеланием, он очень кратко жалуется:

Воля, которую Кант самым неподобающим образом, с непростительным нарушением всех лингвистических обычаев, называет разумом.

(Мир как воля и представление. I. 599.)

В этике Канта, особенно в «Критике практического разума», постоянно витает мысль о том, что внутренняя и вечная сущность человека заключается в разуме.

(Ethik 132.)