Философия освобождения

Каждое его действие является продуктом его природы и достаточным мотивом. Поэтому в каждом действии проявляется только один характер. Если кто-то хочет назвать это эмпирическим, поскольку познать его сущность можно только через опыт, то он может это сделать; но предположение, что эмпирический характер имеет только вневременное, разумное, кажущееся разнесенным во времени, я должен отвергнуть как абсурдное, ибо оно имело бы смысл только в том случае, если бы время действительно было чистым априорным восприятием, что, как мне кажется, я достаточно опроверг. Если же, с другой стороны, вещь сама по себе задумана в реальном развитии, а время – лишь та идеальная форма, которая дана нам для того, чтобы мы могли проследить и распознать реальную последовательность, то тонкое различие теряет всякий смысл, и мы можем говорить только о Едином характере, который можно называть как угодно.

Теперь, что касается трансцендентальной свободы, которую Шопенгауэр в своем прекрасном труде «О свободе воли» поместил в Esse и отрицал в Operari, мне также пришлось извлечь ее из Esse. Я не знаю ни чудесного случая, ни очень важного ужасного часа смерти, в который палингенезия человека готовит себя к смерти, вместе со всеми благами и несчастьями, заложенными в нем и бесповоротно определенными с этого момента.

Только в час зачатия определяется характер человека, и то с необходимостью. Два вполне определенных человеческих существа объединяются и рождают вполне определенного третьего, которого следует понимать как омоложенное старое существо (член серии развития). Этот новый индивид теперь развивается в соответствии со словами поэта:

Со дня, как звезд могучих сочетанье
Закон дало младенцу в колыбели,
За мигом миг твое существованье
Течет по руслу к прирожденной цели.
Себя избегнуть – тщетное старанье;
Об этом нам еще сивиллы пели.
Всему наперекор вовек сохранен
Живой чекан, природой отчеканен.
Гёте. (Перевод С. Аверинцева)

Поэтому каждое существо имеет природу (сущность), которую оно не могло бы выбрать свободно. Но каждое существо дает указание другому, и таким образом мы, наконец, приходим к чистому бытию трансцендентного единства, которому, пока оно не распалось, мы должны приписать свободу, которую, однако, мы не можем постичь, так же мало, как и абсолютный покой. Но поскольку все сущее изначально было в этом простом единстве, то и сущность свою все выбрало свободно, и каждый человек поэтому ответственен за свои поступки, несмотря на свой определенный характер, из которого поступки вытекают с необходимостью.

Это единственно возможное, абсолютно верное и так долго тщетно искавшееся решение одной из самых сложных проблем философии – сосуществования свободы и необходимости в одном и том же действии.

Кант даровал человеку свободу во все времена, Шопенгауэр (от непоследовательности которого я воздерживаюсь) – свободу в час смерти, а я отнял у него всю и всякую свободу, отнеся подлинную свободу к трансцендентному царству, которое погибло и освободило место для ясного мира множественности, движения и необходимости без исключения: источника всех наших знаний и всей истины.

Прежде чем перейти к основанию морали, мы должны рассмотреть вопрос о неизменности воли.

Самый прекрасный цветок или, скорее, самый благородный плод философии

Шопенгауэра – это отрицание воли к жизни. Все больше и больше убеждаешься, что только на основе этой доктрины можно всерьез говорить о том, чтобы философия заняла место религии, чтобы она проникла в самые низшие слои народа. Что предлагала философия до Шопенгауэра человеческому сердцу, взывающему о спасении? Либо жалкие фантазии о Боге, бессмертии души, субстанции, несчастных случаях, короче говоря, о камне; либо тщательные, очень проницательные, абсолютно необходимые исследования процесса познания.

Но что спрашивает человек в моменты удивления самим собой, когда размышления берут верх и тихий печальный голос говорит в нем:

Я живу – и не знаю, как долго;

Я умру – и не знаю когда;

Я еду – и не знаю куда;