Философия поэзии, поэзия философии

Будучи весьма консервативной в своих традициях, в своей исторической памяти, в способах передачи своего опыта из поколения в поколение, она имеет свойство осознанно выходить, или даже вырываться за пределы привычных форм своего опыта; она всегда так или иначе готова к «нештатным ситуациям» в познании и в самой истории; готова к тем теоретическим сдвигам, которые диктуются изменениями и в социальности, и в экономике, и в технологиях, и в культуре, и в самой научной мысли [Розов 2012, 217–251; 274; 309–311]. Можно вспомнить в этой связи те интеллектуальные (а вслед за ними – и социальные) сдвиги последних столетий, которые были спровоцированы ньютоновой космологией, открытием неэвклидовой геометрии, естественно-научным и историческим эволюционизмом, теорией относительности, открытиями в области ядерной физики и – уже на глазах последних поколений – электроникой и компьютерным моделированием… А «нештатные ситуации», когда ломаются схемы и догмы «нормальной науки» (выражение Т. С. Куна), провоцируют новые напоры теоретических исканий, новые открытия, новые формы взаимодействия Науки и общества, новые преобразования – вплоть до крутых ломок – в самом обществе.

Большая Наука и историческая наука

Итак, за Наукой (в том виде, в каком существует она сегодня) – века и века исторического, культурного и социального опыта человечества, включая и опыт языка, трудовых навыков, философствования, верований и искусства, т. е. всего того, что образует основу внутренней жизни человека и его общения с другими людьми [Кузнецова 2012, 119–120].

В течение многих десятилетий были о остается открытым вопрос: когда начиналась та рациональная и теоретизированная Наука, которая, по существу, и является Наукой в современном понимании этого слова? – И разные исследователи отвечают на этот вопрос по-разному.

Одни связывают истоки современной науки с философским и научным опытом древних греков (первоначально – эллинские «мудрецы» и софисты, за ними – Сократ, Платон, Аристотель, а уж за ними – Гиппократ, Птолемей, Эвклид), т. е. с эпохой, когда человеческая мысль открыла собственное своеобразие и стала пытаться постигать и анализировать самое себя. Когда она стала ставить вопросы об общей, сквозной проблематике и Бытия, и Мышления.

Другие связывают эти истоки с эпохами христианской патристики и схоластики, когда, во-первых, был поставлен вопрос о специфике человеческого субъекта мышления, во-вторых, был сознательно отточен логический аппарат мышления, а, в-третьих, были отточены методы теоретической дискуссии (кстати сказать, во многом опиравшиеся на разработанные в римском праве формы состязательного судебного процесса)[671].

Третьи связывают начало современной науки с тем интеллектуальным переворотом во всемipной истории XVI–XVIII столетий, который ознаменован целой вереницей научных и философских открытий: начиная гелиоцентрической системой Николая Коперника и кончая критической философией Иммануила Канта и первыми опытами с электричеством.

И дело здесь на только в утверждении непреложной связи научного мышления и научного эксперимента с постоянной работой мысли над собой (вспомним декартовское: «Мыслю, следовательно, я есмь»[672]), и не только в беспрецедентном тематическом обогащении наших познаний, но и в становлении разветвленной институциональной основы научной деятельности. Это время освобождения университетского дела от клерикального диктата, время бурного становления научных обществ и академий, публичных библиотек и лекториев, архивов и музеев, издательского и журнального дела, лабораторий, клиник, мастерских и ботанических садов. Консолидация тогдашних европейских государств и валют, становление национальных рынков – всё это приводило к отмене внутренних таможен и к развитию системы дорожных служб и почтовых связей и – благодаря этому – к интенсификации интернационального научного общения, включая и книгообмен[673]. Кстати сказать, благодаря Петровским преобразованиям первой четверти XVIII столетия к этому процессу интернационального научного общения, к процессу становления европейской цивилизации знаний подключилась и Россия [Кузнецова 1997; Рашковский 2012], подсказав и прочертив тем самым многие дальнейшие пути последующей истории внезападного, внеевропейского человечества [Рашковский 1990].

Далее, четвертая категория исследователей связывает истоки современной науки с тем интеллектуальным переворотом начала прошлого столетия, который связан с «физическим идеализмом», с теорией относительности и квантовой теорией. Исследователи обосновывают свою позицию тем обстоятельством, что именно в этот период наука наконец-то нашла не только подлинную свою проблематику, но и адекватный этой проблематике теоретический язык.