Философия поэзии, поэзия философии

Издревле научные знания – при всех эзотерических увлечениях их носителей (будь то пифагорейцы в древней Элладе, будь то ученые древнего Китая или европейского Возрождения) – в той или иной мере стремились к некоторой общезначимости, к некоторому универсализму своих формулировок и идей. При всём многообразии стилей, группировок и школ, наука – от ранних, докартезианских ее стадий – всё же универсальна, или, как говорят некоторые науковеды Запада, «кафолична». Но при этом, как настаивают историки науки, существенно важны именно конкретно-человеческие (и, следовательно, партикулярные) моменты историко-научных процессов. И прежде всего – творчество отдельных личностей и активность относительно малых человеческих сред: ученых коллективов, сообществ и институций, меценатов, учащихся и – попросту – бескорыстных почитателей знания. Именно в этих человеческих контекстах и происходят процессы порождения, накопления, усовершенствования и трансляции знания «поверх барьеров» малых групп, сословий, классов, народов, государств и цивилизаций[301].

Разумеется, недоброжелатели, завистники и гонители знаний также оказываются неотъемлемой частью этого человеческого контекста.

И вот только приняв во внимание изложенный выше круг чисто гуманитарных (гуманистических!) соображений по части историко-научного процесса, мы получаем, на мой взгляд, некоторое право рассуждения о человеческом «субъекте» науки. «Субъекте», где индивидуальное, групповое и вселенское находятся в состоянии многозначной, но неразрывной взаимосвязи.

Восприятие информации, мышление, памятование, творчество и, наконец, умудрение – всё это процессы не только в человеке, не только внутри человеческой личности, но и процессы между людьми. Или, по словам Макса Шелера, «я» всерьез не дано без «мы», а «мы» всерьез не дано без «я» [302].

Так что, повторяю, если ставить вопрос о человеческом «субъекте» науки, то нельзя не заметить многомерности и многоуровневости этого субъекта. Это не только личность, но и Лик. Не только отдельный творческий индивидуум, но и группа, и большие человеческие массивы, и – в конце концов – человечество в целом. Причем человечество, понимаемое не как механическая суммация всех индивидов на Земле, но, скорее, как контовское Grand Etre: как некоторое одухотворенное и стремящееся понять себя единство прошлых, жизнедействующих в настоящем и будущих[303] людских поколений.

Однако эти интеллектуальные процессы межчеловеческой коммуникации едва ли возможно понимать как чисто прогрессистские и кумулятивные. Историко-научные исследования свидетельствуют не только о количественном накоплении знаний, и не только о самокритике мысли, и не только о парадигмальных ревизиях, перестройках и скачках, но и об обесчеловечивающих накатах варваризации и антиинтеллектуализма. Прямые или косвенные расправы над учеными и научными коллективами в периоды разгула инквизиторских или же тоталитарных идеологий и институтов, в периоды разгулов революций и контрреволюций [304], в периоды разгула низменных деляческих стихий и экономических (а вместе с ними – и социокультурных) коллапсов – всё это слишком хорошо известно и едва ли нуждается в пространных иллюстрациях. Хотя, разумеется, с точки зрения аналитической истории, эти процессы осмыслены еще не в полной мере.

Эпилог: сверяемся с Максом Шелером

Во времена оны Огюст Конт разработал учение о трех последовательно сменяющих (и соответственно – вытесняющих) друг друга в истории стадиях (les etats), или, как говорил Вл. Соловьев – «фазисах», человеческого познания:

– теологической,

– метафизической,

– научно-позитивной.

Сама по себе, не выдерживающая серьезного гносеологического анализа и исторической верификации, эта контовская схема оказалась в некотором роде гениальной, ибо стала важнейшим эвристическим стимулом для последующих религиозных, философских и науковедческих идей, – прежде всего для идей Вл. Соловьева и Макса Шелера.

Оба они, каждый в своей системе категорий, показали, что три описанные Контом базовые формы человеческой интеллектуальности – религия, философствование, научное мышление, – доминируя в те или иные эпохи в тех или иных культурах, не «сживают» друг друга с оси времен и не упраздняют предметное содержание друг друга, но, скорее, постоянно находятся в отношениях довольно нелегкого, но взаимоподдерживающего диалога: оспаривая, провоцируя, взаимно дополняя, питая и восполняя друг друга, они (не только в своей обособленности, но и в процессах своего взаимодействия) отвечают за пути всей ойкономии человеческих знаний, а через нее – и за пути человеческой жизни[305].

В контексте данного нашего разговора предпринятая Шелером ревизия контовской «трехчленки» представляется мне особо интересной.

Согласно Шелеру, в истории жизнедействуют, соперничают и воспроизводят друг друга три основополагающие формы человеческого познания: