Философия поэзии, поэзия философии

Согласно Шнеур-Залману, «Старому Ребе», Царская дочь из каббалистического повествования – это недоразгаданная, недопрочитанная человеком Тора; а наше, человеческое доразгадывание, допрочитывание есть часть внутренней священной динамики Божества. Ссылаясь на Книгу Сияния, «Старый Ребе» пишет: «де-Орайта – хи Хохмато ва-Рцоно шель ха-Кадош – Барух Ху! – бэ-Кводо ва-вэ-Эцмо – кула хад (Тора, которая есть Премудрость и добрая воля Святого – да будет Он благословен! – во Славе и Самобытии Его – заодно)»[498]. Ибо, по словам «Старого Ребе», Всевышний (Святый – ха-Кадош) есть одновременно и само Знание (ха-Йодъа) и Знающий, Познающий (ха-Мидъа) [499].

Стало быть, творческая работа человеческого духа – благодаря его чистоте и духовно-нравственным усилиям – в какой-то мере включена в процессы Божественного Самопознания, а через эти процессы – ив Тео-космо-историческую динамику Вселенной. Следовательно, мы, люди – прежде всего через динамику нашей внутренней духовной жизни – призваны соучаствовать в процессах вселенского Освобождения-Искупления (Геула). И мы в ответе за этот процесс: и перед Богом, и перед Вселенной, и перед самими собой.

А ребе Нахман, который настаивает, что Царская Дочь, как она описана в Книге Сияния, – это порабощенная падшим мipoм Божественная Шехина[500], влагает в уста плененной Царевны такие слова, с которыми она обращается к своему доселе еще не обретенному возлюбленному – неуемному искателю Божественной Премудрости: «Постоянно мечтай обо мне, тоскуй, и надейся, что тебе удастся спасти меня»[501].

…Как не вспомнить здесь «софийные» стихи Соловьева:

«Знаю, воля твоя волн морских не верней:
Ты мне верность клялся сохранить,
Клятве ты изменил, – но изменой своей
Мое ли сердце мое изменить?»…

Так что – вновь повторяю – тео-космо-историческая задача души верного человека в деле исправления мipa (тиккун) заключается в том, чтобы прилежать об освобождении этой сквозной Женственной сути и Бога, и мipa: прилежать и во Вселенной, и в самом себе: тосковать о ней, мечтать о ней, внутренне – через погружение в Слово Божие, через работу над собой, через праведное общение с другими людьми – готовить себя и Вселенную ко встрече с ней…

Нынешнему, социоцентрически ориентированному человеку эта религиозно-философская конструкция может показаться наивной и архаичной. Однако столь ценимые в сегодняшнем мipe благосостояние и свобода не могут существовать помимо некоторых внутриличностных духовно-нравственных гарантий, помимо некоторого опыта трансцендентного постижения и трансцендентной саморегуляции. Или – иными словами – помимо той реальности, которую нынешний российский философ определил как экзистенциально-креативное измерение истории, альтернатива коему – лишь одичание, рабство и нищета[502].

* * *

Так обстояло дело с трактовкою «софийной» проблематики в Ашкеназе – на убиенном гитлеровцами еврейском континенте Восточной Европы[503].

И вновь вернемся к – опять-таки – во многих отношениях уничтоженного волею людей падшего мipa духовной реальности по имени Сфарад. Т. е. к иной, испаноязычной ветви еврейского народа.

Сефардийские траектории

Эдикт королевской четы Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской от 31 марта 1492 г. об альтернативе для испанских евреев (изгнание из своей многовековой Пиренейской родины или же отречение от еврейства и обращение в католичество) знаменовал собой конец сефардийской общины. Знаменовал собой изгнание или потерю идентичности для сотен тысяч людей.

И всё же, сефардийские духовные эстафеты[504], вопреки всему ужасу изгнания или насильственных конверсий, оказались непреходящим вкладом в мipoвую культуру.

Потомки еврейских обращенцев (los cristianos nuevos, los conversos) привнесли в испанскую, а позднее и в латиноамериканскую культуру и – шире – в католическую духовность огромный мистический (точнее даже, каббалистический) заряд. Достаточно вспомнить таких испанских мыслителей и святых, как Тереса Авильская, Хуан де ла Крус, брат Луис де Леон[505] и многие иные мистики, ученые и поэты. И во всём этом наследии испанских converses и их потомков доминирует некая библейская тема, восходящая прежде всего к Псалтири и к Песни песней, – тема, сознательно акцентированная именно в Каббале. Это тема женственной человеческой души, жаждущей Абсолюта и тоскующей о Нем. Если вспомнить строки из Псалтири, —

Как тоскует лань о потоках вод, —
так и душа моя о Тебе тоскует, мой Бог!
Жаждет душа моя Бога Живого, —
когда приду и увижу, Боже, лицо Твое?[506]

* * *