Эклектика как стиль находит широкое применение, например, в рекламе, архитектуре и других областях практической жизни, где последовательность и внутренняя связность не являются основными требованиями»[37].
Представляется, что эти понятия не вполне применимы для характеристики процесса философствования, и тем более творчества искусствоведа или филолога, когда совершенно однозначная, как представлялась, проблема оказывается многозначной, когда огонь оказывается войной, кризисом, ссорой, революцией и пр.; когда неожиданно, из, казалось бы, совершенно постороннего, никчемного материала, рождается идея, мысль, концепция, образ.
Так, например, понятие эклектики – как смешения идей, стилей и пр., вряд ли соответствует рассматриваемой нами ситуации, поскольку в нашем случае речь идет не о формальном соединении, а именно о взаимопроникновении, взаимопересечении, диффузии.
Возможно, здесь было бы уместно воспользоваться понятием синтеза. За рубежом известны подобные практики, которые имеют обобщающее название «comparative literature».
Интересно, что в начале ХХ столетия в условиях кризиса европейской культуры философы обращались к вопросу о синтезе искусств, рассматривая его как проявление дилетантизма и вульгаризации искусства.
Так, Г. Г. Шпет в работе «Эстетические фрагменты» посвящает этому вопросу специальный раздел «О синтезе искусств». «Дилетантизм рядом с искусством – idem с наукою, философией – флирт рядом с любовью… Дряблая бессильность эпохи – в терпимом отношении к дилетантизму… Только со всем знакомый и ничего не умеющий – дилетантизм мог породить самую вздорную во всемирной культуре идею
В итоге, как жизненный силлогизм самого искусства заключение дилетантизма о синтезе искусств: большой публичный дом, на стенах “вообще себе” картины, с “вообще себе” эстрад несутся звуки ораторий, симфоний, боевого марша, поэты читают стихи, актеры воспроизводят самих зрителей, синтетических фантазеров… Можно было бы ограничиться одними последними для выполнения “синтеза”: оперную залу наполнить “соответствующими” звукам “световыми эффектами”; пожалуй, еще и внеэстетическими раздражителями, вроде запахов, осязательных тепловых, желудочных и др. возбудителей!.. Но пьяная идея
На первый взгляд это жесткое критическое суждение разбивает любые доводы в пользу синтеза искусств. С подобными доводами довольно сложно спорить. Но следует все же учесть, что эти размышления относятся к началу ХХ столетия, эпохе перемен, когда искусство переживало сложный период кризисной трансформации. Как бы не противились сторонники аристократического классического искусства вводимым новшествам, они не могут противостоять переменам и процессу развития. На благородном поле классического искусства выросло массовое искусство. И мы сегодня не можем отказать ему в находках и достижениях. Так, Лев Толстой в статье «Что такое искусство?» крайне негативно писал о «Кольце нибелунга» Вагнера, не приняв его философии и эстетики[39]. Вообще как показывает анализ, изменения в сфере искусства принимаются крайне болезненно, и философы, предпринимающие попытки отстоять незыблемость классических высот искусства, по прошествии времени демонстрируют характерную узость видения.
В ХХ – XXI вв. искусство и в целом культура находятся между полюсами классического (высокого, аристократического, элитарного) и массового. В этих условиях неизбежно взаимопроникновение, возникновение новых синтетических форм. То, что на рубеже XIX–XX вв. воспринималось как кощунственное надругательство над высотами искусства, сегодня представляется расширением границ. Безусловно, дилетантизм, как о нем пишет Шпет, все также не позволителен ни в какой области человеческой деятельности. «Мастерство и дилетантизм, – писал он, – контрадикторны»[40].
И если в современных условиях синтез искусств ли, других областей культуры ли, предоставляет интересные творческие возможности, то, безусловно, реализация этих возможностей требует таланта, профессионализма и качественного исполнения.
Вернемся к вопросу о взаимопересечении исследовательских полей в философии. Как это происходит?