Философия зла и философия преступности

Еще одна смежная проблема — это нередкие случаи намеренного завышения следователем объема обвинения, а судом первой инстанции — назначаемого осужденному наказания. «Всем известны, — замечает Л. С. Мирза, — опасения судьи вынести либеральный приговор. Если кассационная инстанция посчитает необходимым изменить слишком мягкий приговор, она должна будет отменить этот приговор и передать дело на новое рассмотрение. Судья, чей приговор был отменен, считается допустившим брак в работе. Если же приговор будет признан слишком суровым, срок наказания может быть снижен кассационной инстанцией без его отмены, причем в этом случае в адрес судьи никаких нареканий не поступит. Данная ситуация создает условия, при которых судьи могут выносить приговоры с известной подстраховкой»[1003]. В свою очередь, А. Д. Назаров указывает, что следователем нередко допускается «завышение уголовно-правовой квалификации деяния», или «квалификация с запасом»[1004]. Едва ли нужно пояснять, что такая «подстраховка» в сторону более тяжкого обвинения и более сурового наказания — разновидность самого настоящего обвинительного уклона в работе следователя и судьи.

Неудивительно, что, по мнению некоторых процессуалистов, правосудие, т. е. деятельность суда, связанная с рассмотрением уголовных дел, «из деятельности, осуществляемой по закону, правде, справедливости и совести, превратилось в обычное производство судебных дел, связанное с их разбирательством, а само понятие “правосудие” перестало соответствовать этимологическому значению этого слова»[1005].

Одна из очевидных причин такого плачевного состояния отечественного правосудия и правоохранительной системы в целом заключается в чувстве безнаказанности и вседозволенности, сложившемся у многих сегодняшних правоприменителей. Нельзя забывать, что правосудие, по верному замечанию А. С. Горелика и Л. В. Лобановой, может быть эффективным лишь при условии строгого соблюдения закона как самими представителями судебной власти, так и другими должностными лицами и гражданами, оказавшимися по той или иной причине в сфере деятельности судебных органов[1006]. Именно поэтому закон должен предусматривать за посягательства на интересы правосудия адекватную ответственность, вплоть до уголовной. Между тем следователи, прокуроры, судьи крайне редко привлекаются к какой-либо серьезной ответственности за допущенные ими вопиющие нарушения прав граждан, повлекшие их незаконное уголовное преследование, а зачастую и осуждение.

Так, по наблюдению С. Б. Полякова, за незаконное возбуждение уголовного дела и заключение под стражу в российском законодательстве предусмотрена гражданско-правовая, уголовная и дисциплинарная ответственность. Однако последняя, как подчеркивает автор, «скрыта для потерпевших от произвола следствия, несоразмерна тяжести причиняемого зла и не перевешивает выгод для исполнителей заказного уголовного дела, поэтому говорить о ней нет никакого смысла»[1007]. Что касается ответственности казны государства за извлечение личных выгод следователями и прокурорами путем нарушения ими основных прав граждан и организаций (в порядке гл. 18 УПК РФ и ст. 1070 ГК РФ), то такая ответственность, по общему мнению, выступает важным инструментом для восстановления прав граждан, пострадавших от произвола уголовного преследования. В то же время, «поскольку регрессная ответственность непосредственных нарушителей прав человека предусмотрена только в случае привлечения их к уголовной ответственности за вредоносные действия (п. 3 ст. 1081 ГК РФ)[1008], что практически не встречается, гражданско-правовая ответственность государства не имеет карательного, превентивного и воспитательного значения для исполнителей заказных дел»[1009]. Остается третий, наиболее радикальный вид ответственности — ответственность уголовная, но даже она не является для граждан надежным щитом от необоснованного преследования. Как замечает С. Б. Поляков, «соотношение дел, закончившихся реабилитацией (по куда большему количеству дел измученные люди соглашаются на прекращение дел по нереабилитирующим основаниям, позволяя следователям и прокурорам прятать свои грехи), и уголовных дел в отношении виновных в их возбуждении и применении мер процессуального принуждения заставляет говорить, что уголовная ответственность — единственный вид юридической ответственности для исполнителей заказных уголовных дел так редко их настигает, что несерьезно говорить о ней как о реальном средстве борьбы против рассматриваемого явления»[1010].

Причины такого неудовлетворительного положения вещей С. Б. Поляков видит, в частности, в существовании особого порядка возбуждения уголовного преследования в отношении следователей и прокуроров (ст. 447 УПК РФ), что «делает непонятной для потерпевших от них людей процедуру привлечения издевавшихся над ними государственных злодеев к уголовной ответственности»[1011]. Автор ссылается на позицию известного ученого начала ХХ в. В. М. Гессена, писавшего: