Философия зла и философия преступности

На это же указывал немецкий ученый Франц фон Лист (1851–1919): «Оба упомянутые естественно-исторические воззрения на преступление — биологическое и социологическое — не только не находятся в противоречии друг с другом, но, наоборот, взаимно дополняются, так как лишь взятые вместе они в состоянии дать нам причинное объяснение преступности. Если первое воззрение, рассматривая преступление как продукт индивидуальной жизни отдельного человека, стремится объяснить его личными качествами преступника, а второе, рассматривая его как общественное явление, ставит преступление в связь с общественными условиями, отсюда ясно, что ни одно, ни другое воззрение в отдельности не в состоянии разрешить общую проблему. При социологической точке зрения никогда не следует упускать из виду, что “массовые явления” представляют собою лишь сумму единичных явлений, в которых индивидуальный фактор — личность преступника играет выдающуюся роль, хотя это еще чрезвычайно трудно установить даже при помощи статистики и массового наблюдения. <…> Совмещение же одного и другого воззрения приводит нас к тому выводу, на который я хотел бы обратить особенное внимание читателей: каждое преступление есть, с одной стороны, продукт личности преступника, а с другой — тех общественных условий, под влиянием которых преступник находится в момент совершения преступления, т. е. продукт одного индивидуального и бесчисленных общественных факторов»[272].

Выступая за всестороннее изучение личности преступника и исследование влияния биологического фактора на выбор вариантов поведения, И. С. Ной со своей стороны отметил: «Среди неспециалистов распространено представление, будто бы установление связи между преступностью и наследственностью чревато опасностью признания преступности неискоренимым явлением»[273]. Подобное представление И. С. Ной называл заблуждением, ссылаясь в обоснование своей позиции на высказывание Ш. Ауэрбах: «Преступность, подобно душевным заболеваниям, по-видимому, является результатом воздействия неблагоприятных условий среды на генетически восприимчивую конституцию. И опять-таки подчеркнем, что наследственная склонность к преступлениям не может считаться неотвратимым роком. Чем больше преуспевает общество в уничтожении факторов среды, порождающих преступление, путем улучшения социальных условий и воспитания, тем меньше будет случаев проявления этих нежелательных генов в виде преступных актов»[274].

Давно замечено: человечество, преобразуя окружающий мир, несет в себе не только добро и любовь, но и страшные пороки, которые порождают зло, в том числе преступность. Для философии это прежде всего — проблема сущности человека: преступность признается негативным качеством человеческой натуры[275]. Философия подходит к изучению преступности с позиции абсолютного проявления зла, исходящего от человека. Именно зло, содержащееся в человеке, составляющее его сущность и руководящее его поступками, порождает в нем преступные начала. Оно коренится в метафизической области свободы воли человека, формируя «злую» волю. Проявление «злой» воли как результата «злого» начала в человеке представляет опасность для общества, становится объектом запрета со стороны социальных нормативных систем, главной из которых в современном обществе является право[276]. Не случайно В. В. Лунеев назвал преступность «не классовой, не идеологической и не политической, а общечеловеческой проблемой»[277].

Весьма категорично о сущности человека высказался в свое время английский философ Томас Гоббс (1588–1679). По его мнению, «homo homini lupus est» («человек человеку — волк»), люди злы и эгоистичны и находятся в обществе в состоянии «войны всех против всех». Каждый человек от природы является существом злым и деструктивным, этим он напоминает убийцу, которого от любимого занятия может удержать только страх перед еще более сильным убийцей[278]. Поэтому не выглядит случайным и заявление американского криминолога Тревиса Хирши о том, что все люди — это потенциальные правонарушители, и лишь страх перед возможной утратой хороших отношений с родителями, друзьями, коллегами по работе удерживает их от совершения преступных деяний[279].

Вместе с тем, по мнению российского историка Н. М. Карамзина, «злодей не сделался бы злодеем, есть ли бы он знал начало и конец злого пути, все приметы сердечного развращения, все постепенности оного, разрождение пороков и ужасную пропасть, в которую они влекут преступника». Корни злодейства, полагал он, не в условиях общественной жизни, а в «сердечном развращении», в душе[280]. Много позже С. Ю. Витте обоснованно заметил: «Человек — существо крайне сложное. <…> Нет такого негодяя, который когда-либо не помыслил и даже не сделал чего-либо хорошего. Нет также такого честнейшего и благороднейшего человека (конечно, не святого), который когда-либо не помыслил и даже при известном стечении обстоятельств не сделал гадости»[281].